кто-нибудь из них объяснит свои
слова.
Безразличные к моему все возрастающему беспокойству,
женщины были заняты тем, что старались ровно расстелить
полотняную скатерть. Чем дольше я наблюдала за ними, тем
беспокойней становилось у меня на душе. Все вокруг было так
странно для меня. Я легко могла объяснить, почему приняла
приглашение Делии встретиться с целительницей, но совсем не
понимала своих последующих действий. Все происходило так, как
если бы кто-то еще завладел моим разумом и заставлял меня
оставаться здесь, реагировать и говорить вещи, которые я не
хотела бы говорить. А теперь они собираются устроить
празднество в мою честь. Это, мягко говоря, обескураживало. Как
бы упорно я ни размышляла об этом, все равно не могла постичь,
что же я здесь делаю.
-- Я, конечно же, не заслуживаю ничего такого, --
пробормотала я.
Мое немецкое воспитание брало верх. Люди просто забавы
ради не делают что-то для других.
Только после того, как послышался безудержный смех Мариано
Аурелиано, я наконец осознала, что все они уставились на меня.
-- Нет причин так напряженно обдумывать, что произошло с
тобой сегодня, -- произнес он, мягко похлопывая меня по плечу.
-- Мы устроили пикник, потому что нам нравится действовать
экспромтом. А так как сегодня Эсперанса исцелила тебя, моим
друзьям здесь захотелось сказать, что пикник в твою честь. --
Он произнес это небрежно, почти равнодушно, как если бы речь
шла о каких-то пустячных вещах. Но его глаза говорили кое-что
еще. Их взгляд был жестким и серьезным, и, словно это было
жизненно важно, я внимательно слушала его.
-- Для моих друзей радость сказать, что пикник в твою
честь, -- продолжал он. -- Воспринимай это точно так, как они
говорят, -- простодушно и безо всякой подоплеки.
Его взгляд смягчился, когда он внимательно посмотрел на
женщин. Потом он повернулся ко мне и добавил:
-- Я успокою тебя -- пикник проводится совсем не в твою
честь. И тем не менее, -- размышлял он, --он и в твою честь.
Это противоречие, для понимания которого тебе потребуется
совсем немного времени.
-- Я никого не просила что-нибудь делать для меня, --
мрачно сказала я.
В моем поведении появилась чрезвычайная тяжеловесность, --
это происходило всегда, когда мне что-то грозило.
-- Делия привела меня сюда, и я за это благодарна. И я
хотела бы заплатить за каждую оказанную мне услугу, -- добавила
я.Я была уверена, что оскорбила их. Я знала, что в любую
минуту мне могут предложить убираться отсюда. Это задело бы мое
'я', но это не должно было сильно волновать меня. Я была
напугана и сыта ими по горло.
У меня вызвало удивление и раздражение то, что они не
восприняли меня всерьез. Они смеялись надо мной. Чем злее я
становилась, тем больше веселились они. Они пялились на меня
своими сияющими, смеющимися глазами, как будто я была для них
каким-то неизвестным организмом.
Гнев заставил меня забыть о страхе. Я набросилась на них с
бранью, обвиняя в том, что меня здесь держат за дуру. Я
изобличала Делию и ее мужа -- не знаю, почему я упорно
объединяла их в пару, -- что они сыграли со мной злую шутку.
-- Ты привела меня сюда, -- сказала я, поворачиваясь к
Делии, -- теперь ты и твои друзья позволяете себе использовать
меня вместо клоуна.
Чем более напыщенно я говорила, тем веселей становились их
улыбки. От жалости к себе, злости и разочарования я была готова
разрыдаться, когда Мариано Аурелиано подошел и встал позади
меня. Он начал говорить со мной как с ребенком. Я хотела
заявить ему, что сама могу позаботиться о себе, что не нуждаюсь
в его симпатии и что я собираюсь домой, когда что-то в его
тоне, в его глазах успокоило меня настолько сильно, что я не
сомневалась в том, что он загипнотизировал меня. И тем не менее
я знала, что это не так.
Непонятным и тревожащим оказалось и то, с какой
внезапностью и насколько полно произошло это изменение. То, что
в обычных условиях заняло бы дни, произошло в мгновение. Всю
мою жизнь я предавалась размышлениям над каждым унижением или
оскорблением -- действительным или вымышленным, -- которое я
испытала. С систематической методичностью я обдумывала их до
тех пор, пока к моему удовлетворению, не становилась ясной
каждая деталь.
Когда