Мысль, изрекаемая вне грамматического значения, менее подвержена «изначальному опозданию»: искусственное усекновение показателей грамматического значения, в какую бы инверсию оно ни впадало, является паллиативом, допускающим аграмматическое мышление (например, в инкорпорирующих языках, в которых в одно синтактико–морфологическое целое («слово–предложение») объединено две и более основы, автономные по своему лексическому значению; чукотско–камчатские, абхазско–адыгейские и другие современные языки отличает такой аграмматизм, но в каком мере они ближе к чистой философии, не знающей следов «изначального опоздания», предстоит наверняка выяснить (вероятно, что артефакты «изначального опоздания» вплетаются (инкорпорируются) в общую синтагматическую нить мышления носителей языка, ставя собственное сомнение в зависимость от учёта всех улик «изначального опоздания», тогда как их выявление (в виде связующих узелков, чья аналогия с отсутствующими прерывностями между интенциями окажется избыточной, но небеспочвенной в качестве иллюстрации языкового потока сознания) может быть всего лишь формальным компромиссом, не исключающим настоящих причинно–следственных отношений данного принципа)).
Антиречь – это виртуальная реализация антиязыка, которая в отличие от практической реализации не подвержена «изначальному опозданию», действующему в антиязыке на уровне того или иного класса антислов (например, синтагматическое использование антислов до того, как они успевают опаздывать к своим референтам, кочуя из класса в класс). «Изначальное опоздание» провоцирует к критике смысла там, где он может оказаться общенепонятным, несмотря на то, что означающее не нуждается в апологии со стороны означаемого: недоверие к словам внушает страх перед языком как средством философствования, а «изначальное опоздание» соблазняет к нормированному релятивизму как истины, так и лжи.