Далее: «Нельзя сказать: «придумать мысль», потому что мысль – это и есть акт думания. Если приходит какое–то новое слово, это не означает, что я придумываю его, скорее, я начинаю думать этим словом. Оно приходит из сверхнапряжённого семантического вакуума языка. Есть понятие физического вакуума. Это пространство, лишённое материи, но в нём постоянно рождаются и исчезают виртуальные частицы. Это неустойчивый вакуум, который иногда выбрасывает из себя целые вселенные (по известной теории, так произошёл «большой взрыв»). Интуиция мне подсказывает, что нечто подобное происходит и в области языка. Вакуум, лежащий в его основе, выбрасывает виртуальные частицы – слова – которые чаще всего исчезают, возвращаются в вакуум, но иногда долетают до «материального» языка и остаются в нём, занимают своё место в системе знаков. Есть особые медитативные состояния, техники сознания, которые позволяют поколебать этот вакуум, вызвать сполох виртуальных частиц–слов, хотя нет никакой гарантии, что они интегрируются в язык, а не исчезнут в том безмолвии–бессловии, откуда вышли.
Это происходит примерно так. Мысль вдруг нащупывает в поле мыслимого некий НЗО – неопознанный знаковый объект, некое провисание знаковой сети, наброшенной на знакомый нам мир явлений. Везде стоят свои колышки со словами–этикетками, между ними протянуты нити – связи слов (синонимия, антонимия, полисемия, омонимия…) И вдруг ты чувствуешь почти физически – гладкое место, а точнее, впадину, уходящую на неведомую глубину. Это место надо как–то подтянуть, обозначить, внести в языковую вселенную, чтобы мысль могла двигаться дальше и, держась за новый колышек, углубляться в новые впадины. Но как обозначить этот НЗО? В языке нет слов. И тогда сознание входит в эту «белую дыру», где, в ответ на запрос мысли, начинает концентрироваться энергия выброса новой частицы. Ощущение такое, что энергия бессловесной мысли приводит в колебание языковой вакуум и вызывает из него выброс нужного слова. При этом весь язык как будто сплющивается в одну энергийную массу, все его значимые частицы (фонемы, морфемы) сплавляются, чтобы из множества существующих слов выплавить одно недостающее слово. Этот тот самый миг, о котором писал Б. Пастернак: «в миг, когда дыханьем сплава в слово сплочены слова». У Пастернака подразумевается «слово» как произведение, как стихотворение, состоящее из многих слов, тогда как в миг словорождения, действительно, образуется одно только слово, но в его рождении участвует весь язык, точнее, весь языковой вакуум своей совокупной энергией «нехватки» выталкивает его из себя. Этому предшествует расплавление словаря, который превращается в слововарь: все его значимые части, морфемы, слипаются в некое месиво, из которых мысль притягивает единственно нужное ей слово.