Ник следует за мной в ванную, где аромат хлорки усиливается. Приходится задерживать дыхание. Обмениваемся многозначительными взглядами, серые глаза как бы говорят «мне жаль», а я отвечаю зелеными «мне тоже». Ему жаль, что гениальный план «понравится родителям» рассыпается на части, мне – что втянула его.
Мы возвращаемся на кухню и молча пьем чай. Ник понял тактику: чем меньше скажешь, тем меньше получишь.
– Она хорошо зарабатывает, – вдруг, прерывая хруст вафли, выдает эта женщина. Ник поднимает голову и перестает жевать. – У нее денег куры не клюют, – продолжает она странный монолог.
Красивая мужская голова растерянно кивает и выдавливает подобие улыбки. Я решаю просто молчать. Потому что нет ничего, на что она не найдет замечания.
– Не знаю, зачем тебе такая, – жест головой в мою сторону, с выражением лица, которое даже помойная крыса не заслуживает. – Но если у вас серьезно, то не тяните. Амалия уже старородящая.
Я почти выплевываю чай, Ник делает вид, что внимательно слушает. Эта женщина деловито берет чашку, оттопыривая мизинец, и одаривает меня неодобрительным взглядом.
Если бы я не помнила своей природы, родного мира и прошлых воплощений, заработала бы длинный список психических расстройств. Прикрываясь заботой, эта женщина запирала меня в комнате и не разрешала выйти даже в туалет. За проступки, конечно. Например, за четверку или за то, что недостаточно хорошо постирала свое постельное белье. В десять лет. Чувствую, как триггер ее взгляда цепляет болезненные воспоминания, и глаза становятся мокрыми. Как же это непросто, как же это по-человечески, как несправедливо. Я просто хочу домой.
Ник замечает мое состояние. Одним глотком он допивает чай и нежно касается середины моей спины.
– Людмила Сергеевна, благодарим за гостеприимство. Извините, что поздно. Спасибо за чай. Надеюсь, еще увидимся, – кажется, он даже немного кланяется, не отпуская меня.
– Мне ваши шашни неинтересны, можете больше не приезжать. Свадьбу, конечно, не надо: не хватало еще дармоедов кормить. Просто распишитесь.