Кастанеда Карлос

Второе кольцо силы

мог быть таким слабым, каким обрисовал себя мне.

- Моя слабость довела меня до того, что у меня появилось томление, - сказал он почти шепотом. - я дошел даже до такого состояния, что томлюсь по жизни обыкновенного человека. Можешь ты поверить в это?

- Этого не может быть, Паблито! - воскликнул я.

- Может, - ответил он. - я тоскую по великой привилегии ходить по земле, как обычный человек, без этого ужасного бремени.

Я нашел его позицию просто невозможной и принялся снова и снова восклицать, что этого не может быть. Паблито посмотрел на меня и вздохнул. Внезапно мною овладело понимание. Он, по-видимому, готов был разрыдаться. Мое понимание повлекло за собой интенсивное сочувствие. Никто из нас не мог помочь друг другу.

В этот момент в кухню вернулась ла Горда. Паблито, казалось, испытал мгновенное оживление. Он вскочил на ноги и затопал по полу.

- Какого дьявола тебе здесь надо? - завопил он визгливым и нервным голосом. - почему ты шныряешь вокруг?

Ла Горда обратилась ко мне, словно его не существовало. Она вежливо сказала, что собирается пойти в дом Соледад.

- На кой черт нам беспокоиться, куда ты идешь? - завопил он. - можешь отправляться хоть к чертовой матери.

Он затопал по полу, как капризный ребенок, в то время, как ла Горда стояла, улыбаясь.

- Давай уйдем из этого дома, маэстро, - сказал он громко.

Его внезапный сдвиг от печали к гневу заворожил меня. Я целиком ушел в наблюдение за ним. Одна из его характерных черт, которой я изумлялся, была его легкость движений; даже когда он топал ногами, его движения обладали грацией.

Внезапно он протянул руку над столом и чуть не вырвал у меня мой блокнот. Он схватил его большим и указательным пальцами левой руки. Я вынужден был удерживать его обеими ладонями, прилагая всю свою силу. В его тяге была такая огромная сила, что, если бы он действительно хотел забрать его, он легко вырвал бы его из моей хватки. Он отпустил его и когда забирал свою руку обратно, у меня возникло мимолетное ощущение, что из нее что-то торчит. Это случилось так быстро, что я мог бы объяснить это, как обман зрения, следствие встряски, когда я был вынужден привстать под действием его силы тяги. Но я уже был научен тому, что с этими людьми я не могу вести себя привычным образом и не могу объяснить ничего привычным образом, поэтому я даже не стал делать этих попыток.

- Что у тебя в руке, Паблито? - спросил я.

Он отпрянул в изумлении и спрятал свою руку за спину. У него было смущенное выражение и он пробормотал, что хочет, чтобы мы покинули этот дом, потому что ему становится дурно.

Ла Горда стала громко смеяться и сказала, что Паблито такой же хороший притворщик, как Жозефина, может быть даже лучше, и что если я буду нажимать на него, чтобы он сказал мне, что у него в руке, то он упадет в обморок и Нестору придется выхаживать его несколько месяцев.

Паблито начал задыхаться. Его лицо стало почти багровым. Ла Горда сказала ему безразличным тоном прекратить представление, потому что у него нет аудитории; она уходит, а у меня не хватит терпения. Затем она повернулась ко мне и сказала очень повелительным тоном, чтобы я оставался здесь и не ходил к Хенарос.

- Почему, к дьяволу, нет? - завопил Паблито и подскочил к ней, словно пытаясь помешать ей уйти. - какое нахальство! Говорить маэстро, что он должен делать!

- У нас была стычка с олли в вашем доме прошлой ночью, - Сказала ла Горда Паблито, как само собой разумеющееся. - Нагваль и я еще не пришли в себя от этого. Я бы на твоем месте, Паблито, уделила бы внимание работе. Ситуация изменилась. Все изменилось с тех пор, как приехал он.

Ла Горда вышла через переднюю дверь. Тут я начал осознавать, что она действительно выглядит очень усталой. По-видимому, ее башмаки были чересчур тесными, либо, может быть, она была такой слабой, что слегка волочила ноги. Она казалась маленькой и хрупкой.

Я подумал, что и я, должно быть, выгляжу усталым. Так как в их доме не было зеркал, мне захотелось выйти наружу и посмотреть на себя в боковое зеркальце моей машины. Я, наверное, так и сделал бы, но Паблито помешал мне. Он попросил меня самым искренним тоном не верить ни слову из того, что она сказала о нем, как о притворщике. Я сказал ему, чтобы он не беспокоился об этом.

- Ты совершенно не любишь ла Горду, не так ли? - спросил я.