Мои родители уехали в Индонезию в тридцатых годах, желая строить там своё будущее. Они поселились в Семаранге. Мой отец был бухгалтером в торговой фирме, а мать – помощником главного бухгалтера в другой фирме. Они оба были музыканты, и мой отец, который в своё время учился у знаменитого дирижёра Эдуарда ван Бейнума, много раз выступал с концертами для индонезийского радио. Моя мать прекрасно играла на скрипке, и в самом начале заключения, когда японцы ещё позволяли это, она несколько раз давала скрипичные концерты для своих солагерниц. Ей аккомпанировала на рояле её американская подруга Рода Йонгсма, которую мы звали тётя Рода.
То немногое, что я помню о своём отце, это его любовь к нам, двум своим дочерям, его прекрасная игра на фортепьяно и его рассказы о Библии и об Иисусе Христе. Когда он играл и читал нам, это было для нас всегда большим событием. Я помню, как мы бывали расстроены, когда он, подыгрывая себе, напевал сказку о птенце, который вылетел из своего гнезда и заблудился, а вернуться в гнездо уже не смог. На этом месте мы начинали всхлипывать. Отец также часто музицировал вместе с матерью, но от их дуэта у меня остались только неясные, светлые воспоминания.
Моя сестра Марион родилась в конце 1938 года. Это случилось в католическом госпитале Св. Елизаветы в Семаранге, где медсёстрами были монашки. В их обычае было нести ребёнка сразу после рождения к священнику, для крещения, не спрашивая разрешения родителей. Но мой отец, который был католиком, и моя мать, которая была протестанткой, не возражали.
Моя мать рассказывала мне впоследствии, что отец познакомился в Индонезии с масонами, и стал членом масонской ложи. Он относился к этому очень воодушевлённо и с полной серьёзностью. Мать не могла разделить эти его занятия, поскольку женщины в то время в масонство не допускались, а членам ложи было запрещено рассказывать не-масонам что-либо о масонстве. Тот факт, что мой отец был масоном, я глубоко прочувствовала намного позже, когда в 1995 году я вступила в ложу смешанного масонства.