таких остроумных идей. Сколько надежды,
сколько человеческой энергии, сколько истинно американского оптимизма
таилось в его аккуратном маленьком теле! Вот он топает впереди и кричит мне:
'Попробуй медитировать на тропе, просто иди и смотри не по сторонам, а под
ноги, как мелькает земля, и впадай в транс'.
Около десяти мы были уже на стоянке Лорел-Делл, где тоже были каменные
костровища с решетками и столы для пикника, но местность намного живописнее,
чем в Портреро-Медоуз. Здесь были настоящие луга — сонная прелесть мягко
стелющейся травы, окаймленная зеленой густотой леса; волнуемая ветром трава,
ручейки, и больше ничего.
— Ей-Богу, вернусь сюда, ничего не возьму, кроме еды, примуса и запаса
бензина, и буду готовить ужины без дыма, так что лесники меня и не заметят.
— Ага, но смотри, Смит — засекут, что готовишь не на каменном
костровище — выгонят вон.
— Что ж мне по выходным, присоединяться к веселым отдыхающим? Буду
прятаться где-нибудь в лугах. Я останусь тут навсегда.
— Причем отсюда до Стимсон-бич, где магазин, всего две мили. — В
полдень мы отправились в сторону пляжа. Путь был довольно утомительный. Мы
взобрались высоко на луга, откуда опять был виден белеющий вдали
Сан-Франциско, и вновь устремились вниз по тропе, ниспадавшей, кажется, до
самого уровня моря так круто, что приходилось бежать и раз даже съезжать
сидя. Я обогнал Джефи и, напевая, запетлял по тропе с такой скоростью, что
опередил его на милю и даже ждал внизу. Джефи не спешил, увлекшись цветами и
папоротниками. Мы затырили рюкзаки в палых листьях под кустами и налегке
зашагали по приморским лугам, мимо прибрежных ферм с пасущимися коровами,
купили в магазинчике возле пляжа бутылку вина и вышли туда, где песок и
волны. День был прохладный, солнце выглядывало редко. Но сказано — сделано.
Раздевшись до трусов, мы прыгнули в океан, быстро поплавали, вылезли,
разложили на газетке салями, крекеры и сыр и стали пить, закусывать и
беседовать. Я даже соснул маленько. Джефи был очень доволен.
— Черт возьми, Рэй, ты даже себе не представляешь, как я рад, что мы
решили провести эти два дня в походе. Я опять как новенький. И я уверен, что
из всего этого что-нибудь хорошее да получится!
— Из всего чего?
— Не знаю… из того, как мы чувствуем жизнь. Мы с тобой никому не
собираемся проламывать череп или перегрызать глотку, в смысле экономически,
мы посвятили себя молитве за всех живых существ и, набрав достаточно силы,
действительно уподобимся древним святым. Кто знает, быть может, мир еще
проснется и расцветет одним большим прекрасным цветком Дхармы.
Он ненадолго вздремнул, а проснувшись, сказал: 'Ты только взгляни,
сколько воды — аж до самой Японии'. Он все больше грустил об отъезде.
Мы вернулись, отыскали рюкзаки и отправились в обратный путь по той
самой тропе, падавшей почти отвесно вниз до уровня моря, — теперь по ней
приходилось карабкаться на четвереньках, хватаясь за выступы и мелкие
деревца, что было весьма изнурительно; наконец выбрались на чудесный луг,
поднялись по склону и вновь увидали белеющий вдали город. 'Джек Лондон ходил
по этой тропе,' — сообщил Джефи. Дальше — по южному склону красивой горы,
откуда открывался вид на Голден-Гейт, а постепенно и на далекий Окленд.
Вокруг были прекрасные в своем спокойствии дубовые рощи, зелено-золотые в
вечернем свете, и множество горных цветов. На одной лужайке мы видели
олененка — он смотрел на нас с удивлением. Оттуда спустились глубоко вниз, в
секвойный лес, и опять полезли вверх, да так круто, что пот и проклятия
сыпались градом. Таковы уж тропы: то плывешь в шекспировском Арденнском раю,
вот-вот увидишь нимфу или мальчика с флейтой, то вдруг низвергаешься в
адское пекло и должен карабкаться через пыль, зной, крапиву и ядовитый
плющ… совсем как в жизни. 'Плохая карма автоматически порождает хорошую, —
сказал Джефи, — хватит ругаться, пошли, скоро будем на холме, немножко
осталось'.
Последние две мили подъема были кошмаром, и я сказал:
— Знаешь, Джефи, чего бы мне сейчас хотелось больше всего на свете —
так сильно мне еще никогда ничего не хотелось? — Дул холодный сумеречный
ветер, мы спешили, согнувшись под тяжестью рюкзаков, по нескончаемой тропе.
— Чего?
— Шоколадку хочу, большую