подошве и оставил их у порога; Джефи кинул мне подушку, на которую я
уселся, скрестив ноги и прислонясь к дощатой стенке, с чашкой горячего чая.
— Читал когда-нибудь Книгу Чая? — спросил он.
— Нет, а что это за книга?
— Научный трактат о том, как заваривать чай, основанный на знаниях,
полученных за две тысячи лет приготовления чая. Там описано, как должен
действовать первый глоток чая, и второй, и третий, просто настоящий экстаз.
— То есть они как бы торчали ни на чем?
— Отпей чайку и поймешь; это хороший зеленый чай. — Чай был и впрямь
хорош, я сразу ощутил тепло и покой. — Почитать тебе из этой поэмы Хань
Шаня? Рассказать о нем?
— Давай.
— Значит, Хань Шань был китайский ученый, который устал жить в большом
городе и удалился в горы.
— Прямо как ты.
— Тогда это действительно было возможно. Он жил в пещерах недалеко от
буддийского монастыря в Тянь-Цзиньском районе Тьен Тая, дружил с
единственным человеком, забавным дзенским безумцем Ши-те, который работал
уборщиком в монастыре, подметал его соломенной метлой. Ши-те тоже был
поэтом, но записал очень немногое. Изредка Хань Шань спускался с Холодной
Горы в своей одежде из коры деревьев, приходил на теплую кухню и ждал пищи,
но никто из монахов не кормил его, так как он не хотел принимать устав и
медитировать трижды в день по удару колокола. Понимаешь, почему у него
тут… вот послушай, я тебе переведу, — и, заглянув ему через плечо, я стал
следить, как он читает по крупным птичьим следам иероглифов: — 'Вверх иду по
тропинке Холодной Горы, вьется тропинка все вверх и вверх, в длинном ущелье
осыпь и валуны, широкий ручей, изморозь на траве, влажен мох, хоть дождя и
не было, сосна поет, но ветра нет, кто порвет путы мира и воссядет со мною
среди облаков?'
— Ух ты.
— Это, конечно, мой перевод, тут, видишь, по пять иероглифов в столбце,
приходится вставлять всякие западные предлоги, артикли и тому подобное.
— А почему не перевести как есть, пять знаков — пять слов? Вот эти пять
первых, что они означают?
— Это иероглиф 'взбираться', это — 'вверх', это — 'холодный', это —
'гора', это — 'тропинка'.
— Все правильно, 'Вверх иду тропинкой Холодной Горы'.
— Ну, да, а здесь как быть: 'длинный', 'ущелье', 'завалить', 'лавина',
'валуны'?
— Это где?
— Вот, в третьем столбце. Получается: 'Длинное ущелье завалено лавиной
валунами'.
— Но так даже лучше!
— Вообще-то да, я думал об этом, но мне надо получить одобрение
китаистов в университете, и чтобы это было понятно по-английски.
— Эх, как здорово, — сказал я, оглядывая комнату, — и ты сидишь тут так
тихо в этот спокойный час, читаешь, один, в очках…
— Вот что, Рэй, надо тебе сходить со мной в горы. Хочешь, залезем на
Маттерхорн?
— Давай! А где это?
— В Высоких Сьеррах. Можно доехать дотуда с Генри Морли, на его машине,
а там у озера выйти, взять рюкзаки — и вперед. Я понесу всю еду и
снаряжение, а ты мог бы одолжить у Альвы рюкзачок и понесешь запасные носки,
ботинки и разную мелочь.
— А вот эти иероглифы что означают?
— Эти иероглифы означают, что Хань Шань спустился с горы после
многолетних скитаний, чтобы повидать близких, и вот он говорит: 'Все это
время я жил на Холодной Горе' — и так далее, — 'вчера навестил я друзей и
родных, более половины из них ушло к Желтым Источникам' — то есть умерло, —
'ныне утром смотрю на свою одинокую тень, читать не могу, глаза полны слез'.
— Тоже на тебя похоже: читаешь, а глаза полны слез.
— У меня не полны слез!
— Ну, будут полны, потом, через много лет.
— Это точно, Рэй… И вот тут, смотри: 'На горе холод, всегда, а не
только в этом году', видишь ли, он в самом деле высоко забрался, на
двенадцать-тринадцать тысяч футов, а то и выше, вот он говорит: 'Зазубренные
отроги в вечном снегу, в темных ущельях лес, туман моросит, трава прорастает
только к концу июня, в начале августа начинается листопад, и я тут торчу
высоко, как наркоман…'
— 'Торчу, как наркоман?'
— Ну, это я так перевел, вообще-то здесь сказано — как сластолюбец в
городе у подножья горы, я просто осовременил.
— Здорово. — Я поинтересовался, почему Джефи избрал своим героем Хань
Шаня.
— Потому что он жил в горах и был поэт и буддист, упражнялся в
медитации на сути всех вещей, и, между прочим,