его, Кристина, юная красавица с медовыми волосами,
ходила по дому и двору босиком, развешивала белье, пекла домашний хлеб и
печенье. Она была мастерица готовить еду из ничего. В прошлом году Джефи
очень порадовал их, подарив им на годовщину десятифунтовый мешок муки. Шон
был настоящим патриархом, как в прежние времена, и, несмотря на свои
двадцать два, носил, как святой Иосиф, окладистую бороду, посверкивая оттуда
белозубой улыбкой и молодыми синими глазами. Две маленькие дочурки тоже
бегали везде босиком и росли весьма самостоятельными.
Пол устилали плетеные соломенные циновки — входя, здесь также
полагалось разуваться. Было много книг и единственная дорогая вещь —
отличный проигрыватель, чтобы слушать собранную Шоном богатую коллекцию
индейской музыки, фламенко и джаза. Даже китайские и японские пластинки у
него были. Обедали за низким черным лакированным столиком, в японском стиле,
причем сидеть, хочешь не хочешь, полагалось на циновках. Кристина
превосходно готовила супы и свежие бисквиты.
Прибыв в полдень на 'Грейхаунде', я прошел еще около мили по гудроновой
дороге, и Кристина тут же усадила меня за горячий суп и горячий хлеб с
маслом. Какое, право, славное существо. 'Шон и Джефи на работе в Сосалито.
Вернутся около пяти'.
— Пойду посмотрю домик, подожду их там.
— Хочешь, посиди здесь, можешь музыку послушать.
— Да нет, не буду тебе мешать.
— Вовсе ты мне не мешаешь, я должна только развесить белье, испечь
хлеба на вечер и кое-что заштопать. — С такой женой Шон, не особо напрягаясь
на работе, сумел положить в банк несколько тысяч. Как истый патриарх, Шон
был щедр и гостеприимен, всегда уговаривал пообедать, а если в гостях
оказывалось человек двенадцать — накрывали во дворе, на огромной доске, обед
бывал простой, но вкусный, и всегда с большим кувшином красного вина. Вино,
однако, покупалось вcкладчину, насчет этого было строго, а если кто приезжал
на все выходные (как обычно и делали), полагалось привозить еду или деньги
на еду. Ночью во дворе, под звездами и деревьями, все сидели сытые,
довольные, пили красное вино, а Шон брал гитару и пел народные песни. Когда
я уставал от этого, то поднимался к себе на холм и ложился спать.
Наевшись и поболтав с Кристиной, я взобрался на холм. Крутой подъем
выводил прямо к заднему крыльцу. Вокруг гигантские пондерозы и другие сосны,
а на соседнем участке — залитый солнцем выгон с полевыми цветами и две
великолепные гнедые, склонивших изящные шеи к сочной траве. 'Да, —
восхитился я, — это покруче, чем леса Северной Каролины!' На травянистом
склоне Шон и Джефи повалили три эвкалипта и распилили их бензопилой на
бревна. Я увидел, что они уже начали расщеплять их клиньями и колоть на
дрова. Тропинка поднималась на холм так круто, что приходилось передвигаться
чуть ли не на четырех, по-обезьяньи. Вдоль тропы шла кипарисовая аллея,
высаженная стариком, который умер несколько лет назад в этой хижине. Аллея
служила защитой от холодных ветров, несущих с моря туман. Подъем делился на
три части: задний двор Шона, затем забранный оградой маленький чистый
'олений парк', где я как-то ночью действительно видел оленей, пять штук
(вообще вся территория была заповедником); наконец, последняя ограда и
травянистый холм с внезапным обрывом справа, где домик был едва различим за
деревьями и цветущими кустами. Позади домика — хорошо сработанного
строеньица о трех комнатах (одна уже была занята Джефи) — запас отличных
дров, козлы, топоры, подальше — уборная, без крыши, просто дырка в земле и
доска. А на дворе — словно первое утро мира, солнце струится сквозь море
густой листвы, кругом птички-бабочки скачут, тепло, чудесно, аромат горного
вереска и цветов над проволочной изгородью, тянущейся до самой вершины,
откуда открывается великолепный вид на Марин-Каунти. Я вошел в домик.
На двери табличка с китайскими письменами: я так и не выяснил, что они
означают, вероятно, заклинание от Мары (Мара — Соблазн). Внутри — прекрасная
простота, свойственная всем жилищам Джефи: все аккуратно, целесообразно и,
как ни странно, красиво, хотя на украшение не потрачено ни цента. Старые
глиняные кувшины взрываются охапками цветов, собранных возле дома. Аккуратно
составлены в апельсиновых ящиках книги. На полу — недорогие соломенные
циновки. Стены,