братья', налил нам
два широких винных бокала (Морли вообще непьющий), мы с Джефи выпили, и нам
стало хорошо.
— Эх, — сказал Джефи, разнеженный вином и полночью, — скоро поеду на
север, взглянуть на влажные леса моего детства, на укрытые облаками горы, на
старых злобных трезвых друзей-интеллектуалов и старых добрых пьяных
друзей-лесорубов, ей-Богу, Рэй, если ты не был там, со мной или без меня —
ты не жил. А потом поеду я в Японию, исхожу вдоль и поперек всю эту
холмистую страну, натыкаясь на затерянные в горах древние храмики и хижины
старых стодевятилетних мудрецов, которые молятся Кваннону и столько
медитируют, что, выходя из медитации, смеются надо всем, что движется. Но
ей-Богу, это вовсе не значит, что я не люблю Америку. Хотя чертовых этих
охотников ненавижу, они только и мечтают, что прицелиться в бедное животное
и грохнуть его; но за каждое убитое существо эти мудаки будут тысячу раз
опять рождаться и испытывать все муки самсары, и поделом!
— Слыхал, Морли, Генри, а ты как думаешь?
— Мой буддизм — всего лишь умеренный безрадостный интерес к некоторым
их картинкам, хотя должен сказать, что у Какоутеса в его горных стихах есть
эта безумная нотка буддизма, но как вера меня это мало интересует.
— Вообще-то ему было все равно. — Я равнодушен, — заявил он со смехом,
и Джефи воскликнул:
— Но равнодушие — это и есть буддизм!
— Да-а, смотри, как бы тебе из-за этого портвейна не бросить пить
йогурт. Я, знаете, a fortiori разочарован, ибо здесь нет ни бенедиктина, ни
вина траппистов, одна лишь святая водица со святым душком 'Христианских
братьев'. Не могу сказать, что я в восторге от этого экзотического
заведения, оно похоже на свою тарелку для писателей-почвенников, все они
армянские бакалейщики, добропорядочные неловкие протестанты, которые
коллективно поехали на пикник с выпивкой и хотели бы вставить контрацептив,
да не знают, с какой стороны подобраться. Короче, козлы, — припечатал он с
внезапной искренностью. — Молоко тут, наверно, отличное, но коров больше,
чем людей. В этих краях, вероятно, обитает другая порода англов, которая мне
лично не слишком импонирует. Лихачи, небось, гоняют со скоростью тридцать
четыре мили в час. Вот так вот, Джефи, — заключил он, — ежели пойдешь
когда-нибудь на государственную службу, то, надеюсь, заведешь себе приличный
костюм… и, надеюсь, бросишь тусоваться с поэтишками-художничками… Ишь
ты, — (в бар вошла кучка девиц), — юные охотницы, интересно — до чего… вот
почему детские приюты открыты круглый год.
Но охотникам не понравилось, что мы сидим в уголке, тихонько беседуя
меж собой, вскоре нас окружили, и вот уже по всему бару горячо обсуждали,
где водятся олени, где лучше подниматься на гору, как оно вообще; однако,
уяснив, что мы приехали сюда не зверей убивать, а просто лазить по горам,
нас сочли безнадежными чудаками и оставили в покое. Выпив винца, мы с Джефи
чувствовали себя прекрасно; вместе с Морли мы вернулись в машину и поехали
опять, все вверх и вверх, деревья все выше, воздух все холодней, пока,
наконец, около двух ночи не было решено остановиться: до Бриджпорта и
подножия горной тропы еще далеко, лучше заночевать здесь, в лесу, в спальных
мешках.
— На рассвете встанем, и вперед. У меня тут черный хлеб с сыром, —
сказал Джефи, доставая хлеб и сыр, которые он захватил в последний момент, —
и на завтрак хватит, а булгур и прочие лакомства сохраним на завтрашний
завтрак на высоте десять тысяч футов. — Прекрасно. Продолжая трепаться,
Морли свернул по жестким сосновым иглам под гигантский шатер из пихт и
сосен-пондероз, иные под сотню футов вышиной, громадные, недвижные, залитые
звездным светом деревья, земля покрыта инеем, и мертвая тишина, разве что
иногда что-то хрустнет в чаще, где, быть может, оцепенел перепуганный
кролик. Я вытащил и разложил свой спальник, разулся — и только было, с
радостным вздохом, сунул в него ноги в теплых носках, довольно оглядывая
прекрасные высокие деревья и думая: 'Эх, какая предстоит ночка, какой
глубокий, сладкий сон, какие медитации ждут меня в этой пронзительной тишине
вне времени и пространства,' — как Джефи крикнул из машины: 'Слышь, кажется,
Морли забыл спальный мешок!'
— Что… что ты сказал?!
Некоторое время они возились с фонариками на морозе, обсуждая этот
казус;