История это предмет конструкции, расположенной не в пустом однородном времени, а во времени наполненном настоящим моментом. Так, Робеспьер видел древний Рим как насыщенное настоящим прошлое, которое он вырвал из континиума истории. Французская Революция понимала себя как возвращенный Рим. Она цитировала Рим, как мода цитирует одежду прошлого.
У моды есть чутье на актуальное везде, где оно шевелится в дебрях прошлого. Мода это тигриный прыжок в прошлое. Только он происходит на арене, где командует правящий класс.
Тот же самый прыжок под открытым небом истории является диалектическим, как Маркс и понимал революцию.
15
Сознание, что они готовы взорвать континиум истории, присуще революционным классам в момент их действия. Великая Революция ввела новый календарь. Начальный день календаря действует как историческая камера замедленного действия. Ведь в сущности этот самый день всегда возвращается в образе праздников, дней воспоминания.
Итак, календари отсчитывают время иначе, чем часы. Они являются монументами исторического сознания, ни малейшего следа которого не наблюдалось в Европе за последние сто лет.
Лишь во время Июльской революции произошло событие показавшее, что это сознание было еще живо. В первый день боев получилось так, что из разных мест Парижа повстанцы одновременно и независимо друг от друга стали обстреливать башенные часы. Один свидетель, чья проницательность возможно обязана рифме, писал так:
Qui le croirait! on dit qu’irrites contre l’heure
De nouveaux Josues, au pied de chaque tour,
Tieraient sur les cadrans pour arreter le jour.
[Кто бы мог поверить! Говорят, что как бы негодуя на само время, новые Иисусы у подножий всех башен выстрелили по часам, чтобы задержать день!]