на Олимпийских играх.
Вот уже несколько веков седьмой подплан представляет поразительную особенность, так как населен большим числом римлян, карфагенян и англичан. Причиной этому является то обстоятельство, что отличительной особенностью людей, принадлежащих к этим нациям, является альтруизм, характеризующийся ярко выраженной привязанностью к семейству.
Наоборот, на этом плане сравнительно редко можно встретить индусов и буддистов, так как их религиозные чувства составляют, до некоторой степени, часть их повседневной жизни и потому дают им доступ на уровень более высокий.
Рассмотренные нами случаи могли бы, само собой разумеется, варьироваться до бесконечности. Различные степени преуспевания различались бы соответственной степенью лучезарности. Что же касается приобретенных качеств, то они различались бы между собой цветами и оттенками.
Здесь любящие друг друга, унесенные смертью во время самого расцвета своей привязанности, всегда заняты, не обращая внимания на всех прочих, одним только любимым существом.
Там обитают существа, едва только вышедшие из дикого состояния; например, малаец, человек очень мало развитый (находящийся еще в той стадии, которую мы технически назвали бы стадией низшего питрис третьего класса), которому его любовь к дочери позволила вкусить начала небесной жизни.
Во всех приведенных примерах достижение небесного мира являлось плодом зарождающейся привязанности и альтруизма. Вне этих чувств ничто в рассматривавшихся нами жизнях не могло получить себе выражения на плане дэваканическом. В большей части приведенных случаев изображения любимых существ были далеки от совершенства, и потому истинные “я”, или души, любимых особ могли выразиться в этих формах только отчасти, но гораздо более совершенно и удовлетворительно, чем в жизни физической.
На Земле мы видим только часть нашего друга; мы знаем только те его стороны, которые нас привлекали; другие же стороны его характера для нас как бы не существуют. Быть к нему привязанным, узнавать его – здесь это зачастую самое редкое благо, но эта интимность, это знание еще очень несовершенно.
Даже в исключительных случаях, когда мы полагаем, что хорошо знаем человека, его тело и душу, мы не можем знать в нем ничего, кроме части, проявляющейся в настоящем воплощении, на низших планах; в его истинном “я” остаются такие глубины, которые от нас совершенно ускользают.
Если бы нам было возможно, благодаря прямому и совершенному зрению ментального плана, увидеть