в определенный день и час в этот
дом, однако лишь четверо слушали сейчас ненормальное тиканье похожих на гроб
часов, отсчитывающих неземное время и плеск воды в фонтане во дворе за
полузанавешанными окнами. Шли часы, и дым из тре ножников все более скрывал
лица хозяина и его гостей, не требуя дополнительного внимания от безмолвно
сновавшего из угла в угол и явно нервничавшего старого негра.
Присутствовали сам Этьен-Лоран де Мариньи стройный смуглый,
привлекательный, с густыми темными усами и еще до вольно молодой,
представлявший наследников Эспинуолл седой, плотный, с красным,
апоплексическим лицом и короткими бакенбардами. Филлипс, мистик из
Провиденса, был худ, длиннонос гладко выбрит и немного сутулился. Возраст
четвертого не поддавался точному определению, хотя его экзотическая
наружность невольно бросалась в глаза в Америке не часто встретишь
чернобородого индуса в тюрбане брамина высшей касты. Его неподвижное четко
очерченное лицо и черные, как ночь, сверкающие глаза, производили странное
впечатление. Он сказал, что его зовут Свами Чандрапутра, он является
посвященным в таинства мистиком из Бенареса и у него есть для собравшихся
важные сведения. Де Мариньи и Филлипс уже несколько лет переписывались с ним
и давно убедились в истинности его мистических устремлений. Он говорил,
подчеркивая каждое слово, отчего его голос звучал как-то механически и в то
же время глухо, контрастируя с богатством и правильностью интонаций,
характерных для коренного англосакса, но вовсе не уроженца Индии. Одет он
был и держался, как европеец, но широкий костюм сидел на нем нескладно, а
густая борода, восточный тюрбан и длинные перчатки придавали его облику
оттенок какой-то заморской эксцентричности.
Первым заговорил де Мариньи, взяв в руки свиток, найденный в машине
Картера.
Я не смог разобрать письмена на этом свитке. И мистеру Филлипсу, он
кивнул на сидевшего рядом с ним мистика из Провиденса, это тоже не удалось.
Полковник Черчуорд утверждает, что это не наакальский язык и письмена
совершенно непохожи на иероглифы с острова Пасхи. Однако резьба, я имею в
виду резные фигурки на шкатулке, очень похожи на фигуры с острова Пасхи. Я
обратил внимание, что буквы словно падают вниз с горизонтальной линии, и у
меня мелькнула ассоциация с книгой, которую когда-то прислали несчастному
Харли Уоррену. Она пришла к нему из Индии как раз в то время, в 1919 году,
когда мы с Картером гостили у него. Он ничего о ней не сказал и лишь
обмолвился, что лучше нам о ней не знать. Судя по его намекам, книга была
написана не на Земле, а на какой-то иной планете. Он взял ее с собой в
декабре, отправившись на старое кладбище и спустился с ней в склеп. Больше
ни его, ни книгу никто не видел. Недавно я отправил нашему другу Свами
Чандрапутре фотокопию свитка и воспроизведенные по памяти некоторые буквы из
книги. Он считает, что после кое-каких консультаций и разысканий у него есть
надежда разъяснить их значение.
Но вот с ключом... Картер прислал мне его фотографию. Эти загадочные
арабески не письмена, хотя принадлежат к той же культурной традиции, что и
свиток. Картер все время говорил, что почти разгадал тайну, но никогда не
посвящал меня в подробности. Однажды он прислал мне письмо, в котором
коснулся этой темы с вдохновением, достойным истинного поэта. Старинный
серебряный ключ, написал он, откроет нужные двери, преграждающие доступ в
коридоры пространства и времени, которые протянулись до Границы. Она стала
заповедной для людей с тех пор, как Шаддад с его страшным талантом воздвиг и
спрятал в аравийской Петре величественные соборы и бесчисленные минареты
тысячеколонного Айрема. По словам Картера, полуголодные дервиши и
обезумевшие от жажды кочевники возвращались, желая рассказать о
монументальных воротах и гигантской руке, высеченной над замковым камнем, но
ни один человек не прошел через эту арку и не сказал, что его следы
отпечатались на темно-красном от зноя, раскаленном песке. Картер полагал,
что ему необходим ключ, которого пока напрасно ждала эта гигантская рука.
Мы не можем сказать, почему Картер не взял свиток вместе с ключом.
Возможно, он просто забыл о нем, но столь же вероятно, не захотел брать его
с собой, ибо помнил о судьбе друга, спустившегося