на всю серьезность подобных работ и самые лучшие намерения их авторов, большинство исследователей осталось лишь сторонними наблюдателями, они не жили в том мире, который стремились узнать. Подобное наблюдение извне не рассматривается как что-то предосудительное представителями академической науки. Они разделяют уверенность всей рационалистической западной культуры в том, что совсем не обязательно пережить что-либо самому для того, чтобы изучить это; достаточно лишь наблюдать, регистрировать и классифицировать какие-либо явления, находить в них некие закономерности. В случае с этнографами существует целый спектр теоретических подходов, которые, как считается, помогают им в понимании реалий, являющихся предметом этнографического исследования. Исследования эти исходят из посылки, согласно которой существует лишь одна единственная реальность, а точка зрения западной науки является самой правильной. Подобная посылка отрицает возможность существования таких аспектов реальности, которые не могут быть обнаружены простым внешним наблюдением.
Один из основных недостатков этнографических исследований заключается в том, что этнограф ничем не отличается от любого другого современного человека: он верит, что все воспринимаемое им и есть то, что на самом деле происходит и наблюдателем чего он является. Таким образом, когда мы наблюдаем за отправлением ритуала и видим индейцев в сидячем положении с головами между колен, мы можем сказать: После танцев члены группы выглядели очень уставшими, и сели отдохнуть, - не замечая, что эти люди вовсе не ощущают себя уставшими, и не предполагая, что они могут быть заняты очень интенсивной работой на таком уровне реальности, о котором мы даже не подозреваем. В своем высокомерии мы воспринимаем как непреложный факт то, что все, чего мы не видим собственными глазами, на самом деле просто не существует. Этнографы формулируют свои объяснения, рассуждения и теории, исходя из увиденного и из собственных интерпретаций увиденного. Их убежденность в собственной правоте основана на мнении, что реальность именно такова. Однако исследователи не могут принимать в расчет того, чего не заметили сами. Информанты-индейцы отвечают только на те вопросы, которые им задают, а люди с западным мировоззрением обычно не знают, как правильно спрашивать об основополагающих моментах космовидения. В результате разговор будет вращаться вокруг тех вопросов, которые кажутся важными этнографам, но которые совсем не обязательно касаются действительно фундаментальных аспектов вселенной индейцев. Ситуация дополнительно осложняется тем обстоятельством, что многие индейцы, и в особенности как раз те из них, кто сильнее прочих вовлечены в духовные занятия, наделены потрясающей способностью говорить назойливым иностранцам именно то, что от них хотят услышать. Они знают, что таким образом смогут поскорее отделаться от надоедливых чужеземцев.
Поэтому, несмотря на огромные усилия и самую искреннюю заинтересованность ученых, созданные даже самыми квалифицированными этнографами труды и исследования о миропонимании индейцев оказываются никак не связанными с внутренними процессами, протекающими в этом самом мире, - хотя сами этнографы и не имеют об этом никакого представления. Они там побывали, они задали все вопросы, они видели все описываемое своими собственными глазами, но так и не осознали, как мало во всем увиденном им удалось понять. Интерпретации, сделанные с точки зрения западной мысли, не способны на что-либо большее, чем стать еще одним отражением этой же самой западной мысли, но спроецированным вовне, а затем воспринимаемом в качестве самой реальности.
Тот исследователь, который не принимает участия в исследуемой жизни и не преображается в ходе исследования в другую личность, не способен и воспринять другую реальность, которая в этом случае проходит перед его глазами незамеченной. Он видит только самого себя и свой собственный мир. Он не осознает того, что излагая свои собственные, никак не связанные с другим миром интерпретации и наблюдения, он на самом деле изобретает и свой собственный мир, имеющий мало общего с реальным миром индейцев, и представляющий собой скорее слепок с его собственного мира - мира современной западной культуры.
Следовательно, для проникновения в восприятие этого другого мира, он должен отделить себя от своего собственного я, от собственной истории, от собственного имени для того, чтобы обрести возможность преобразиться и стать одним из тех, других. Только так он может избавиться от зеркала, оказывающегося ловушкой для его