Ричард Бах

Чужой на Земле

кивнул.

— Кто это был? Командир эскадрильи посмотрел на бумажку. — Старший лейтенант Джейсон Уильямс. На меня словно высыпали тонну кирпичей. Старший лейтенант Джейсон Уильямс. Уилли. Мой товарищ по комнате. Уилли, который так широко улыбался, был таким отзывчивым и пользовался таким успехом у женщин! Уилли, который по успеваемости был четвертым в группе из шестидесяти курсантов! Уилли, единственный летчик-негр, которого я знал! Это забавно. Я улыбнулся и поставил стаканчик на стол.

Моя реакция поразила меня. Что забавного в том, что один из твоих друзей врезается в мишень во время полетов в пустыне? Мне следовало бы начать грустить. Смерть ужасна. Я должен чувствовать скорбь. Мне следует хмуриться, сжимать челюсти и говорить: «Нет, этого не может быть!»

Однако, я не могу удержаться от улыбки. Что в этом смешного? Может быть, я подумал, что это лучший способ поразить мишень? Или заставить F-84 быть послушным при поворотах? Или меня потешило, что один был у нас пилот-негр, да и тому не повезло? Уилли больше нет в живых. Неприятность, свалившаяся, как снег на голову. Но я не могу удержаться от улыбки, потому что всё это звучит очень забавно.

После семинара я выхожу, пристегиваю к себе самолет, жму на газ и лечу заниматься бреющим полетом на позицию номер три, потому что вторая временно закрыта. Через несколько месяцев всё повторилось. — Ты слышал о Билли Ярдли? Я не слышал о нем ничего со времени окончания летного училища. — В облачную погоду он на лету врезался в горный склон возле Авиано.

Шум в ушах. Билли Ярдли нет в живых. Но я улыбаюсь. Снова эта непонятная неконтролируемая улыбка. Улыбка гордости? «Я лучший пилот, чем Джейсон Уильямс или Билли Ярдли, потому что я всё еще жив?» Кеннет Салливэн погиб во время полета на вертолете в Гренландии. Прекрасный человек, спокойный и скромный, он окончил жизнь среди искореженных обломков и снежных сугробов. Но я улыбаюсь...

Мне кажется, что я не сошел с ума и не зачерствел душой, потому что иногда я вижу подобную улыбку на лицах других, когда у них шумит в ушах от сообщения о смерти близкого друга. Это едва заметная улыбка. Так они вспоминают друга, который познал теперь то, что интересовало нас с тех пор, как мы вообще могли чем-нибудь интересоваться.

Что происходит с человеком там? Есть ли потусторонний мир? Уилли знает это, Билл Ярдли знает это, Салли знает это. А я — пока еще нет. Мои друзья сговорились держать это втайне от меня. Сами всё знают, а мне решили не говорить. Таковы правила игры. Всё равно я узнаю об этом сегодня, или завтра, или через месяц, или в следующем году, однако, я не должен знать этого сейчас. Какая странная игра! Забавная игра. Я улыбаюсь.

Выйти из игры можно в любое мгновение. Стоит мне задержаться на две секунды дольше в полете в направлении мишени, — и я разделю участь Уилли. Кроме того, я могу специально разогнаться до четырехсот узлов и врезаться в скалистые склоны Французских Альп. Я могу уйти в пике и врезаться носом в землю. Игру можно закончить в любое мгновение.

Однако, есть и более интересная игра: оставаться в живых и летать на самолетах. Когда-то я выйду из этой игры и познаю тайну другой. Зачем мне торопиться туда, если мне пока и здесь хорошо? Поэтому, я пока живу и летаю.

Мы выполняем задание за заданием в течение недель. Бывает так, что проходит месяц, а никаких особых событий так и не произошло. И вдруг в один прекрасный день кто-то из нас не возвращается. Три дня назад я оставил рукопись этой книга на своем столе и отправился на семинар, который должен был состояться в 11.15. После него, перед самым моим вылетом, должны были лететь Слэк (машина номер 391) и Алшефер (машина номер 541). Алшефер вернулся, Слэк — нет.

Прежде чем отправиться с рапортом к командиру базы, Алшефер рассказал нам всё, что знал. Во время полета погода быстро изменилась с очень хорошей на очень плохую. Впереди по курсу были горы, возвышающиеся до самых облаков. Двое 84-х решили прекратить выполнение учебного задания и вернуться в зону хорошей погоды, подальше от скал.