Прежде чем написать, эту книгу надо было сначала пролететь! Тот, кто возьмется ее читать, быстро почувствует себя в одной кабине с Диком Бахом, да не на один этот полет, а на добрую тысячу предшествующих ему часов, когда оттачивалось и доводилось до боевого совершенства профессиональное мастерство и вызревала жизненная философия.
Люди редко отдают себе отчет, — и здесь вполне уместно об этом сказать, — в том, что, отважившись взлететь в небо, человек, как никогда прежде, должен был призвать на помощь самые глубинные силы сердца и разума. В физической природе человека нет ничего, что могло бы подготовить его к полету. Бесчисленные поколения прочно укоренили в земле человеческие инстинкты.
Приходилось изобретать всё, что имело отношение к полету, — самолеты, приборы, двигатели, системы наведения и связи, аэропорты, — словом, всё. Помимо этого, человеку пришлось приспосабливать к этой цели бесчисленное множество научных открытий, иногда жертвуя собой в небывалых доселе экспериментах.
И когда я смотрю на это, посвятив всю мою жизнь лётному делу, я восхищаюсь глубиной психических и интеллектуальных возможностей человека больше, чем высотой и скоростью его полета. Наши нынешние достижения и полеты к звездам являются в не меньшей степени свершением человеческого духа, чем прорывом в науке. Наука — всего лишь служанка. Над всем властвует дух.
Такова главная идея «Чужого на Земле», книги, согретой любовью пилота к своей машине, преданностью офицера своей стране, решимостью юноши исполнить свой долг перед свободой, сражаясь с грозой, ночью и страхом.
Джилл Робб Уилсон
Часть 1
Сегодня вечером вдоль посадочной полосы два-восемь дует западный ветер. Он тихонько шевелит мой шарф в мелкий горошек и позванивает в темноте стальными замками подвесной системы парашюта. Ветер студеный, из-за него разбег при взлете будет короче, а набор высоты быстрее, чем обычно.
Двое механиков наземной команды совместными усилиями поднимают в носовой отсек брезентовый мешок, туго набитый документами с грифом «совершенно секретно». Мешок неуклюже зависает в отсеке, обычно занятом железными коробками с боезапасом, между четырьмя блестящими от смазки черными пушками и компьютерами бомбосбрасывателя.
Сегодня я не летчик-истребитель. Я курьер-перевозчик тридцати девяти фунтов разных бумаг, которыми внезапно заинтересовался командир моего крыла. И хотя этой ночью погода над Европой неустойчива и капризна, меня попросили перекинуть эти фунты бумаги из Англии в самое сердце Франции.
В ярком луче моего фонарика формуляр номер один с чернильными графами и карандашными надписями возвещает, что самолет к полету готов, что у него лишь мелкие неполадки, о которых я и без того знаю: вмятина в подвесном топливном баке, давно пора заменить антенну командного радио, отключена система взлетного ускорителя. Тонкие странички формуляра трудно листать в перчатках, но переворачивать их помогает холодный ветер.
Формуляр подписан, за захлопнутым люком скрылся загадочный брезентовый мешок. По узкой желтой лесенке я поднимаюсь в темную кабину, словно скалолаз в высоких ботинках, который карабкается на снежную вершину, чтобы, выпрямившись там во весь рост, взглянуть на мир свысока. Моя вершина — это тесная кабина истребителя F-84F Тандерстрик.
Снаружи в темной и зыбкой пелене холода с жутким ревом оживает вспомогательная силовая установка — по мановению человека в тяжелой куртке, который надеется, что я быстренько запущу двигатель и покачу на старт. Несмотря на куртку, он мерзнет. Под его руками дребезжание и рев мощного бензинового двигателя немного выравнивается, и белые стрелки на приборах прыгают к зеленым отметкам.
От силовой установки через генератор, по черному кабелю, змеящемуся к крылу самолета, по проводам электросистемы энергия врывается в мою темную кабину в виде шести ослепительно ярких красных и желтых огоньков и подрагивает стрелками на нескольких приборах.
Мои кожаные перчатки со штампом в виде белых крыльев и звезды — знаком собственности ВВС — совершают давно знакомое маленькое действо для любопытной публики, глазеющей на всё у меня из-за спины.