быть так
называемых чаш, не заполненных до краев, и его освободившаяся
энергия, оттолкнувшаяся от запрещающего щита, действительно
возвратится в чашу, из которой она была забрана, но это при
идеальном магическом состоянии человека, и такого совершенства
практически нет, поэтому Маг в той или иной степени всегда
несовершенен. Как же в этом случае он поступает?
А поступает он так: он перемещает свои незавершенные дела,
незаполненные чаши, сразу же неподалеку, располагает их в
постоянном перемещении по ходу набранной энергии действия, как
бы подстраховывается тем самым, и в случае возврата энергии от
запрещающего щита многие его незавершенные дела ранее,
незаполненные до краев чаши, приводятся в порядок в той или
иной степени, наполняются.
Иными словами, Маг, производя какие-либо энергетические
действия, с помощью собранной энергии, всегда памятует, как бы
издалека посматривает на деле незавершенный и в любой момент
готов он вернуться к ним, отказавшись от запрещенного ему дела,
где победить Маг не смог, сломить щит.
И еще, опять же исходя из мира равновесий, исходя из того,
что лишнего не возьмешь, лишнего не потеряешь, требуется
объяснить, что же происходит в мире дел Мага, человека при
сборе энергии для произведения определенного действия, дела:
предположим, что запрещенный щит сломан, преодолен (это будет
справедливо и для того случая, когда щита не было вообще),
тогда задуманное дело исполняется -- чаша нового завершенного
дела наполнена или же наполнена в какой-то мере, в какой-то
мере произведено дело.
Но ведь энергия, при условии равновесия, а это аксиома,
была набрана из уже существующих чаш, а значит пострадали, в
некоторой степени опустошились, приостановились предыдущие
дела, но в этом для Мага есть своя прелесть, удовлетворение,
ибо он собирал энергию и располагал близко к щиту те чаши, те
дела, которые ему не нужны, и даже не исключено, что вредны,
либо необходимость в них отпала на пути совершенства. И такие
чаши-дела при полном энергетическом опустошении вовсе исчезают.
Так поступает человек -- Маг.
И вот еще почему верна пословица 'Нет худа без добра': ее
справедливость состоит в том, что освободившаяся энергия от
щита запрещающего балансирует чаши, в какой-то мере
незаполненные, внезапно продвигает какие-то из наших дел,
спонтанно или осознанно.
В данном случае щит олицетворяет -- худо, а возвращающаяся
энергия -- добро.
Чтобы картина энергетического запрета увиделась более или
менее объемнее, нельзя не сказать еще и об операторе, то есть о
человеке, производящем энергетический запрет, выставляющем щит.
Что же происходит с ним, во время того, когда его
энергетический щит сработал, его 'жертва' подчинилась запрету,
объект отступил от выполнения действия, и если произошло
обратное -- оператор проиграл сражение: его энергетический щит,
которым он попытался запретить действие объекта ('жертвы'),
преодолен, сломлен, разрушен или отвергнут.
В первом случае оператор либо потратил свою энергию
впустую, либо, что не исключено, защитился от нападения, с
последним все ясно, а со вторым: стоит ли тратить свою энергию,
а значит свою жизнь, напрасно? Здесь выставление щита во втором
случае всегда принадлежит лишь невежеству, ибо никто не в праве
менять путь развития человека по своему на то усмотрению.
Если же разрушен щит оператора, то, в том случае, если на
него нападали, он получит удар, а в том случае, если оператор
запрещал не нападение, он потерял свою энергию щита, потому что
разрушенная, она не возвратится к оператору, а сольется с
прорвавшейся энергией объекта ('жертвы'), усилив ее.
Если подобное разрушение щитов у оператора будет
происходить многократно, его дела будут идти все хуже, он будет
опустошаться, не исключено -- болеть, и может погибнуть.
До свидания, мой друг, скоро тебе позвоню.
Среди мертвецов?
Наташа испугалась, точно была мертвой не она, а ее мама,
приближающаяся к ней.
И Наташа торопливо отбежала от калитки и спряталась за
поворотом забора.
Исподволь она посматривала в сторону калитки и ожидала,
что та женщина сейчас выйдет.
Сердце больно ужалило грудь Наташи, когда она увидела
вышедшую из двора на площадь свою растерянную маму.
-- Мамочка, -- прошептали Наташины