Всеслав Соло

Изида или Врата Святилища (Часть 1)

Не зря была нужна точка опоры философу, чтобы перевернуть

Землю.

Где-то есть, дремлет до поры до времени и она, и как

знать, в чем заключается ее исходная, магическая сила

предопределенности! Возможно, кому-то всего лишь достаточно

шевельнуться чуть-чуть, переместить какой-нибудь предмет в

пространстве на неуловимое расстояние или подумать о ком-то,

осмыслить что-либо, и... Земля определенно перевернется! Или

даже растворится вовсе, перестанет существовать! Вот почему я и

в самом деле всякий раз, когда проходил мимо здания тюрьмы,

чувствительно боялся проделать неверный шаг, тот самый

единственный шаг, который способен был в одно жесткое мгновение

прочно бросить меня в еще большие социальные застенки, нежели

те, в которых я и так находился. Бросить, загнать мое земное

тело в обшарпанный тупик бетонной камеры...

Я снова сгустил астральный план до зеркального изображения

земного мира, попутные размышления остановились и отступили...

Сгусток моего воображения сосредоточенно завис неподалеку

от городской тюрьмы. Теперь я отрешенно рассматривал

энергетическую картинку многоэтажной темницы человеческих душ.

Я видел, как одни из них прозревали, задумываясь над жизнью,

другие метались всем своим земным телом, изламываясь по

камерам, и выискивали, ожидали лазейки свободы, а третьи

начинали презирать мир земли и даже кое-кто из последних швырял

свое физическое тело на ледяные, пористые стены одиночной

камеры, с раздробленными в некоторых местах бетонными

окровавленными шипами. Я искал Люду, Людочку, как называл ее

Купсик.

Но в самом деле! Где же она?.. Я же точно знал: Люду, ее

астральное тело воруют именно отсюда!.. Но это же мужская

тюрьма...

В камере номер сорок пять сидело четверо заключенных.

Точно, я не сомневался, Людочка должна находиться здесь.

'Но тогда как же так! -- недоумевал я. -- Мужская тюрьма,

в камере одни мужчины, но девушку воруют все-таки отсюда!'

-- Было и у меня на свободе... Все было... -- заунывно

произнес погрустневший Пахан и, невесомо помолчав, заговорил

дальше: -- И четырнадцатилетних девочек трахал, и паскудам с

вок-зала сосать давал, и бабки шелестели по ветру...

-- У меня ведь моя дочурка тоже сидит в колонии, ей сейчас

пятнадцать, -- на тяжелом выдохе бессильно высказал Косой. --

Ох, и набухались, помню, однажды!.. За поселком, на полянке...

Был я, мой братан и она, Маринка!.. Ей тогда еще четырнадцати

не исполнилось. В этот, как его, волейбол играли... -- Косой

помолчал, словно прикидывая что-то. -- Поиграли, на травке

развалились, классно под солнышком разнежились! Братан зачал

шарить груди у Маринки, шепчет все, ножки, мол, у твоей пискли

хорошенькие. А она, сучка, лежит и балдеет, как же, мужик

ласкает! Потом смотрю, а он ее уже сосет вовсю! Юбку заголил...

Орала, как резаная, искусала братану плечи, стерва! А потом и я

на нее залез о кости погреметь, меня не кусала, соплями

шмыгала, выла, но терпела, как-никак, отец все-таки!

-- Да-а... -- протянул Полковник. -- Житуха сложная штука,

я вот когда служил, долго разбирался, кто же прав, а кто же

нет. И все-таки пришел к тому, что как ты поступаешь, так и

должно быть на этой заподлистой земле дураков!... Бывало, все

бумажки перекладываешь, крысой конторской себя чувствуешь, а

все одно, хочется тебе хорошо жить! Вот и врал, и лебезил,

объе...л кого придется... Да-а... Житуха сложная штука...

-- А я хотел бы снова стать ребенком... -- обнаружился в

молчаливом проеме четвертый голос. Четверо арестованных,

заключенных в камеру голоса, четверо скованных не только телом,

но и застенками души, присутствовали рядом друг с другом,

поодаль уже долгое время, и могли они всего лишь

переговариваться, обитая в тупичках своих мирских тел,

осмысливая эти тупички. Но нет. Они не осмысливали тупички

своих мирских тел, скорее, они осмысливали тупик своей камеры и

с наслаждением думали и стремились в более заманчивый тупик,

тупик немых, отрешенных друг от друга земных форм...

Они никак не могли понять, не хотели осмыслить свою

истинную тюрьму -- тело... Металлический хруст в замке заставил

арестантов повернуть головы в сторону двери.

-- Ну что, гаврики, -- возникла в проеме двери, будто