Всеслав Соло

Изида или Врата Святилища (Часть 1)

тело.

-- Ну наконец-то, -- сказал Екатерина, потеснившись в теле

председателя, освободив место для меня, -- Гриша бежал, --

сказала она.

-- Я знаю, -- ответил я, -- ему удалось умереть, я не

подумал об этом, как возможном, не заблокировал выход.

-- Ну и что теперь будем делать? Если тело оставить

опустошенным, оно погибнет, начнет разлагаться. Мало того что

мы вмешались в инкарнационную судьбу этого типа, так его начнут

разыскивать и здесь же, на физическом плане. Он женат? У него

есть дети?

-- Да, двое детей.

-- Придется мне отсиживаться в этом теле, на то время,

пока ты будешь устраивать свои астральные дела, так я сама себя

и трахать начну, -- чувственно хохотнула Екатерина и

замолчала... -- А если серьезно, что будем делать? -- снова

заговорила она.

-- Мне нужно подумать.

-- Прямо сейчас? -- озаботилась Екатерина.

-- Да, -- сказал я и покинул Гришино тело.

-- Только ты недолго, -- донесся до меня чувственный шлейф

ведьмы, а я уносился в Астрал.

Людочка

Когда я вышел в Астрал, мне вспомнилось: при встрече с

Людочкой на ней была тюремная одежда... В теснине земного тела,

когда я озабоченно и слепо ютился на планете физического плана,

в те мои суровые и сонливые ученические времена на Земле --

очень я боялся тюрьмы. Боялся, даже когда предчувствовал

Астрал, и уже ощущал пластичную силу Космического Сознания. Но

совершая астральные полеты, осваивая мир тонкой энергетики,

стал страшиться тюрьмы еще упорнее... Осваивая просторы

космической свободы, я не хотел, чтобы мое земное тело

очутилось в камере, в каменистой или бетонной ячейке социальной

воли.

Позже я стал понимать: мне восторженно нравилось мое

существование в образах, человеко-ветреное парение мысли, и я

вовсе не хотел закрепощать свое, и без того отягощающее меня

земное тело еще более, нежели то предоставила мне природа моего

происхождения.

Я так редко пребывал на свободе...

Каждый раз, возвращаясь, я становился практически

неподвижным, и мне приходилось перемещаться в пространстве

планеты в объеме своего физического тела, а это и так мне

казалось нестерпимым огорчением заключения. И я не вынес бы еще

большего заточения! Именно поэтому я боялся тюрьмы...

Редкость простора напоминала о себе на узаконенной Земле,

и мне изредка, но удавалось в относительном подвижии тела

испытывать проблески астральной гармонии: бывало, заметив

благоприятный момент, я бежал осатанело по улице, искоса

озираясь по сторонам, не видит ли кто, и впадал в как можно

более разболтанную манеру поведения, если мне надоедало

общество поводырей.

И в одном, и в другом случае, или в каком еще-либо другом,

я отчаянно пытался как бы оттолкнуться, как бы сместить

жестокую неподвижность мира грубых форм относительно моего

сознания, затонувшего в телесной трясине.

Итак, я боялся тюрьмы в те тускнеющие сегодня времена

земной жизни.

... Но теперь я решительно уносил свое астральное тело в

пространстве тонкого мира, я направлял ход своего

энергетического воображения к тому самому месту, мимо которого

когда-то проходил осторожно, словно боялся, что чья-то корявая

злорадная сила подстерегает каждый мой шаг и неумолимо ждет,

может, отступится жертва: опустит не на то место ногу на

тротуаре или вдруг обернется на зов невежества, замешкается. Но

я проносил свое сердце мимо городского здания тюрьмы всегда

мягко и прислушиваясь к нему, проносил его точно спящего

ребенка, способного шевельнуться от пристального взгляда, и

отзывчиво проснуться в любой нестерпимый момент опасности, и

вскричать, выдать меня, обнаружить мой страх и обнажить для

нападения мою осознанно затаившуюся душу.

О, этот мир Земли! Люди Земли! Они даже не представляют

себе, насколько все едино, беспрекословно едино.

... Мир неощутимых, но всесильных равновесий, и не

где-нибудь там, в космосе, в какой-то малодоступной,

непроглядной стороне, а и у них, на видимой Земле. Ведь и в

самом деле, стоит сделать какое-нибудь, пусть даже крохотное

движение там, на планете, или даже просто слегка вообразить

здесь, в Астрале, взмыслить что-либо, и тут же где-то

обязательно что-то произойдет, изменится, и возможно,

основательно и бесповоротно.