я перед Екатериной.
Екатерина разогрела суп, налила полную тарелку и поставила
ее передо мной, а я подумал: 'Как будет лучше, есть самому,
либо уступить правую руку Грише? Нет, вначале попробую я сам '.
-- Запах чувствуешь? -- спросил я у председателя
кооператива.
-- О-о-о, -- утомительно простонал Гриша, -- классно
пахнет.
Тогда я начал есть: абсолютно никакого вкуса я не ощущал,
мне был безразличен процесс трапезы, все это выглядело так,
словно я был сторонним наблюдателем, но Гриша волновался.
-- Послушай, Сатана, ты не мог бы глотать побыстрее? А
мясо в тарелке есть?
-- Есть, приличный кусок.
-- Я очень люблю мясо вперемешку с супом.
-- Ну что я, в тарелку руками, что ли, полезу? --
обозлился я, но все-таки уважил Гришу.
-- А-а! -- заорал Гриша. -- Ты мне обжег пальцы, --
видимо, в этот момент хозяину тела каким-то образом удалось
овладеть ощущениями кожи своего тела, ибо внутренности Гриша
чувствовал сам. Кожу я взял на себя с самого начала, чтобы
случайно не повредить земное тело председателя кооператива,
увлекшись чем-нибудь своим, и даже не обратить на это внимание,
потому что Гришино, как я понял, общение со мною возникало по
моему желанию, а это означало, что Гриша вовсе не спал, а
просто не мог докричаться до меня, пока я сам не хотел его
услышать.
-- Извини, я не хотел, -- тут же ответил я на Гришин крик.
-- Дай, я сам буду есть! -- свирепо, но боязливо сказал
Гриша, и я решился: мне стало жаль председателя.
Осторожно я вытащил лучик моего воображения из правой руки
хозяина тела, и тут же Гриша начал ощупывать свое лицо этой
рукой.
-- Господи, у меня уже борода отросла, -- сказал он.
-- Не борода, а щетина, -- поправил я его, -- мне некогда
было бриться.
-- Дай мне ложку, где ложка? -- заторопился Гриша.
-- Она на столе, -- подсказал я и все-таки помог левою
рукою: медленно опустил Гришину правую руку на стол, и кисть
этой руки тут же загробастала деревянную ложку -- все это
выглядело довольно забавно.
Когда Гриша наелся, я снова овладел его телом и мы вместе
с Екатериной возвратились в лесную комнату.
-- Что это под ногами колется? Сатана, ты меня затащил в
лес? Мы за городом? Что ты хочешь делать? Не убивай меня,
Сатана.
-- Ну вот: ты еще скажи -- 'я тебе пригожусь'.
-- Сатана, я тебя честно прошу -- не убивай, а?
-- Ладно, Гриша, помолчи, сейчас самый ответственный
момент наступит.
-- Господи, спаси! -- завопил председатель и удушенно
смолк.
-- Ну что, мне уже пора, -- обратился я к ведьме.
-- А который час? -- поинтересовалась она, поглаживая
Фильку, пригнездившегося у нее на коленях, сама Екатерина
сидела на пеньке, я же стоял поодаль у зарослей, на краю, если
так можно выразиться, поляны.
-- Около двенадцати.
-- Мы его свяжем? -- спросила Екатерина.
-- Давай попробуем, -- ответил я, подойдя к ведьме и
повернувшись к ней спиной. На пару минут Екатерина исчезла в
спальне. Грищино тело продолжало стоять на месте, ожидая своей
участи.
Вскоре я обернулся на шаги ведьмы, она объявилась с
веревкой в руках, подошла ко мне, заломила Гришины руки за
спину и туго связала их.
-- Усади его возле пенька, -- скомандовала ведьма, и я тут
же повиновался, и Гришино тело грузно ухнулось возле пенька.
Ведьма привязала Гришино тело к пеньку, обмотав его через
грудь, затем связала и ноги, запечатала рот лейкопластырем и
завязала бинтом через шею.
Я смотрел на Екатерину, она стояла на коленях возле
Гришиного тела, но глаза ее почему-то были грустными. Прошло
около минуты.
Екатерина положила ладони на плечи председателя, и вдруг
она разрыдалась, прильнула щекою к груди Гриши.
-- Господи, -- причитала она, -- прости меня, Господи! --
звучали ее всхлипывающие слова, и мне стало не по себе, я не
знал, что делать, я не мог ничем ей помочь и только стал
ерзать, извиваться всем Гришиным телом на месте, и мычание
вырывалось у меня из ноздрей.
-- Ну почему же я должна все это делать, Сереженька? --
продолжала причитать тревожным шепотом ведьма, -- зачем...
зачем же мы живем... -- она сглотнула дыхание, -- на свете...
ведь же думала я, что смогу ответить, но и там нет ответа,
только власть, обезображенная власть,