площадь,
водители выскакивали из остановленных электрических машин и тут
же бежали сорвать высоковольтные штанги с проволочных рельсов,
они хохотали, натягивали на себя удила веревок, застегивали
металлические трубы штанг в специальные крюки на крыше
троллейбуса. Потом каждый из водителей начинал толкать свою
электрическую машину вокруг площадного памятника Ленину,
который грядуще стоял на своем невысоком постаменте, будто с
протянутой рукою, обращенной к прошлому. Троллейбусные колеса
сами неуклюже поворачивались, машины объезжали уборщицу Лидию
Ивановну, эта пожилая женщина отдавала им честь, словно
старенький, некогда разжалованный адмирал...
Юра Божив озабоченно выскочил на площадь из кинотеатра. Не
добежав нескольких метров до Лидии Ивановны, он остановился,
немного постоял, достал из внутреннего кармана пиджака
здоровенный брусок мела, нагнулся к асфальту и провел по нему
жирную, раскрошенную черту возле своих ног. Затем Юра отпятился
на некоторое расстояние от этой черты на асфальте, ненадолго,
будто притаившись, вдруг с места рванулся в бег к уборщице. По
пути он во мгновенном натиске обеих ног оттолкнулся от меловой
черты и вспорхнул в протяжном прыжке. Он перелетел через Лидию
Ивановну и плавно опустился на планшет площади, успев на лету
развернуться лицом к пожилой женщине, продолжавшей сидеть на
перевернутом ведре. Они, Юра Божив и Лидия Ивановна, долго
отстраненно друг другу смотрели в глаза, будто узнавали что-то,
догадывались, и наконец Лидия Ивановна активно заговорила:
-- У памятника указательный палец отломили и десять копеек
в ладошку положили, что будем делать?...
-- Я сейчас пойду и вытащу десять копеек, -- тут же
ответил Юра Божив и уверенно зашагал к памятнику.
-- А палец указательный, как же с ним-то быть?
-- Придется вылепить из гипса новый.
Юра вскарабкался на постамент, пошарил рукою в протянутой
ладони Ильича, извлек оттуда десять копеек, близко поднес их к
глазам, долго рассматривал и положил обратно, затем спрыгнул с
постамента и озабоченно вернулся к уборщице, сидящей на ведре,
но Лидии Ивановны не оказалось на месте, словно ее там и не
было никогда, на ведре сидела Екатерина Васильевна. Водители
продолжали проталкивать свои электрические машины, и когда
обесточенные троллейбусы делали полный объезд вокруг памятника
по площади, металлические штанги сами выпружинивали из
вопросительных крючков, будто булавки, и впивались опять в
проволочные рельсы. Юра подошел к Екатерине вплотную. Екатерина
встала с ведра.
-- Ты хочешь меня трахнуть? -- спросила она у Божива.
-- Еще бы, прекрасная вы женщина. -- У Юры взветренно
пробудилось желание. Екатерина и Божив обнялись и обласкивали
друг друга.
-- А ты очень хочешь этого? -- словно предупреждая о
чем-то, игриво шептала Екатерина Васильевна.
-- Да что же вы меня об этом спрашиваете? Давайте, я прошу
вас.
-- Я пошутила, Юрий Сергеевич.
-- Да ну же, как же так? Это нехорошо с вашей стороны,
вовлечь и отвергнуть.
-- Ну хорошо, Юрий Сергеевич, вы только сунете и сразу же
вытащите.
-- Что за ерунда!
-- Нет-нет, только один раз, сразу же вытащите.
-- Я не смогу этого сделать. Ничего не понимаю, почему,
почему так?
-- Так уж необходимо.
-- Ну хорошо, я попробую, -- сказал Юра Божив, надеясь на
то, что любая женщина сама не захочет прекратить это неизвестно
ради чего, что она просто не в силах перед природою... но... и
Божив обеими руками подлез под платье Екатерины и стащил с нее
трусики, вскоре и его брюки медленно спружинили до колен. Божив
прильнул к Екатерине, она простонала и тут же слегка присела.
-- Да что же это такое? -- возмутился Юра, успевший всего
пару раз судорожно дернуться всем телом. -- Екатерина
Васильевна, это нехорошо, давайте же, это нехорошо с вашей
стороны так поступать.
-- Нет же, я опытная женщина.
Божив агрессивно прижимал к себе Екатерину и тоже пытался
присесть.
-- Не пытайтесь, Юрий Сергеевич, у вас больше ничего не
получится, я же говорила вам, только один раз, и он уже
произошел. Не надо, не насилуйте меня. -- Божив продолжал
упорствовать, настойчиво подергиваясь все телом.
-- Какой же вы сексуальный, зависимый человек, Юрий
Сергеевич!
-- Еще бы, вы даже не можете себе представить,