Всеслав Соло

Изида или Врата Святилища (Часть 1)

не знаю! -- огрызнулся

Мечетов на жену. -- И все-таки... -- рассуждал он. -- Я заболел

простудой где-то в начале марта... А что же было в начале

марта? Где я был, у кого, что делал?... Ничего не помню!...

Хорошо... А какие события тогда, в начале марта,

происходили?... Ага! В начале марта вышел в свет журнал с

подборкой моих стихов, я ходил за этим номером сам в редакцию.

Так-так... Это уже дает основание что-то да вспомнить... В

редакцию я ходил в среду... Посмотрим по календарю -- среда,

четвертое марта. -- И понесло, и поехало, и потащило Пашу по

следам воспоминаний: с кем виделся, у кого был в гостях, кто и

что говорил, делал и тому подобная распутица воображения

рисовала перед Мечетовым картины тех дней... Дальше рассуждения

Паши теряли какую-либо основательность и убедительность, ибо,

самое главное, суть, с которой Паша так хорошо и догадливо

начал свои рассуждения, была пренебрежительно отодвинута,

забыта в стороне, она послужила лишь отправной точкой для

бестолкового завихрения мозгов по поводу отравления.

И только... А жаль!

Ведь если бы Паша сообразил разлистнуть тот журнал,

мартовский номер, где красовалась его подборка стихов, то он,

присмотревшись повнимательнее и сопоставив кое-какие детали,

верно бы смог определить, откуда сквознячок дует, поддерживая

его продолжительную простуду.

Я прокручивал в Астрале заново картину Пашиных переживаний

по поводу простуды и отравления, подразумеваемого последним.

Это мне хорошо было понимать и рассуждать за кулисами

физического мира, у холодных кадров Астрала, рассуждать и

правильно видеть сокровенность Пашиной простуды, а ему-то,

каково ему!... Да и как он, Паша Мечетов, мог расшифровать,

хотя и пытался, тайну своей простуды, тайну публикаций!

А дело было так...

Проститутка

Для того чтобы победить астральную шайку, а точнее -- ее

коллективную волю в Астрале, я должен был не спеша выяснить,

как бы исподволь, со стороны подглядывать, созерцать,

анализировать то, чем занималась эта преступная группа. И все

это терпение мое могло в какое-то единое мгновение вылиться в

один-единственный долгожданный вывод-действие, который озарит

мою душу знанием предмета, светом неприкосновенности, ибо то,

что понятно, над тем уже не задумываешься, оно начинает

восприниматься сразу, целиком, автоматически переходит в

своеобразный рефлекс чувств и образов, мыслей, а значит это,

понятое, больше не требует затора, траты энергии для овладения

И тогда, тогда я вернусь в свое земное тело 'автоматом' --

как говорил мой наставник Иван. Итак, постепенно приближался я

к заветному выводу-действию, к свободе. И в этом начала мне

активно помогать Екатерина!

Не знаю, что именно побуждало ее. Видимо, изрядно

замусоренная, но все-таки сердечно ощутимая, природная

человечность, врожденная чуткость чувств говорили в ней...

Таким образом, мне удалось побывать в Астрале актового

зала кинотеатра на одной из магических церемоний астральной

шайки Остапа Моисеевича...

А дело было так...

Остап Моисеевич, в образе все того же дьявола: с длинным

хвостом, копытами вместо ног, с густой шерстью по всему телу,

рогами и женской грудью, но с мужским половым членом,

сосредоточенно восседал в ярко-красном кресле, за широко

распростертым месяцеобразным столом, покрытым черным бархатом.

Он восседал как раз посередине выпуклости стола, вплотную к

ней, так, что острые углы стола были направлены от восседающего

вперед, будто массивные рога!

Позади Остапа Моисеевича, метрах в двух, в таких же точно,

словно кровавых, креслах, установленных в ряд, сидели, не

шелохнувшись, будто манекены -- все члены преступной группы. В

космической дали, на зеленом фоне появился перед неотрывным

взором астральной шайки светлый квадрат, он немного пошатывался

по сторонам и приближался, увеличиваясь тем самым в размерах...

И вот квадрат стал распознаваем в своей сути, он вырос уже

в несколько выпуклый, огромной величины экран.

-- Кто первый? -- торжественно вопросил Остап Моисеевич,

обращаясь к шайке, но не поворачиваясь к ней лицом.

-- Надо убрать одного поэта! -- воскликнула задорно Зоя

Карловна и положила на левое плечо свою длинную, толстую косу,

погладив ее.