чтобы я мог жертвовать его другим, не будучи уверен, что это пойдет
им на пользу. Я очень высоко ценю свое время, потому что оно нужно мне и для
моей собственной работы, потому что я не могу и, как сказал ранее, не должен
тратить его непродуктивно. Есть во всем этом и другая сторона, - добавил он,
- люди не ценят вещь, за которую не заплатили'.
Я слушал его со странным чувством. С одной стороны, мне нравилось все,
что говорил Гурджиев. Меня привлекало в нем отсутствие малейшей
сентиментальности, обычных разглагольствований об 'альтруизме', 'работе на
благо человечества' и тому подобное. С другой стороны, меня удивило видимое
желание Гурджиева убедить меня в чем-то в вопросе о деньгах, тогда как я не
нуждался в том, чтобы меня убеждали.
Если я с чем-то и не соглашался, так это с самим способом получать
деньги: мне казалось, что Гурджиеву не собрать описанным путем достаточных
средств. Было очевидно, что никто из тех людей, которых я видел, не сможет
заплатить в год тысячу рублей. Если он действительно отыскал на Востоке
явные и несомненные следы скрытого знания и продолжал исследования в этом
направлении, тогда его работа требовала средств, подобно тому как их требует
любое научное предприятие, вроде экспедиции в неизвестную часть света,
раскопок древнего города или исследований, для которых необходимы тщательные
и многочисленные физические и химические эксперименты. Убеждать меня в этом
не было никакой необходимости. Наоборот, у меня в уме возникла мысль, что
раз Гурджиев дает мне возможность теснее познакомиться с его деятельностью,
мне, вероятно, следует найти нужные средства, чтобы поставить эту работу на
солидное основание, а также обеспечить его более подготовленными людьми. Но,
конечно, у меня было самое неясное представление о том, в чем могла
заключаться его работа.
Не говоря об этом прямо, Гурджиев дал мне понять, что он принял бы меня
в ученики, если бы я выразил на это свое желание. Я ответил, что главное
препятствие для меня - то обстоятельство, что в данный момент я не могу
остаться в Москве, потому что заключил соглашение с петербургским издателем
и готовлю к печати несколько книг. Гурджиев сказал, что иногда ездит в
Петербург, и обещал скоро быть там и известить меня о своем приезде.
- Но если я вступлю в вашу группу, - сказал я Гурджиеву, - передо, мной
встанет очень серьезная проблема. Я не знаю, требуете ли вы от своих
учеников обещания хранить в тайне то, чему они учатся у вас, но я такого
обещания дать не могу. В моей жизни было два случая, когда я имел
возможность вступить в группы, занятые работой, сходной с вашей, во всяком
случае, по описанию, и эта работа в то время меня очень сильно интересовала.
Но в обоих случаях вступить в них означало согласиться хранить в тайне все,
чему я мог бы там научиться, или пообещать такое молчание. И в обоих случаях
я отказался, ибо прежде всего я - писатель и желаю оставаться свободным и
сам решать, что я буду писать, а что не буду. Если я пообещаю хранить в
тайне то, что мне будет сказано, после мне вряд ли удастся отделить то, что
мне говорили, от того, что мне пришло на ум самому в связи со сказанным или
без всякой связи с ним. Например, мне очень малоизвестно о ваших идеях, но я
уверен, что когда мы начнем беседовать, то очень скоро подойдем к проблемам
времени и пространства, высших измерений и тому подобному. Есть вопросы, над
которыми я работаю уже в течение многих лет. Я нимало не сомневаюсь, что они
занимают большое место и в вашей системе. (Гурджиев кивнул.) Ну вот, видите,
если бы мы разговаривали сейчас под клятвой сохранения тайны, то уже после
первого разговора я бы не знал, что мне можно писать и чего нельзя.
- А что вы сами думаете об этом? - спросил Гурджиев. - Слишком многое
говорить не следует. Есть вещи, которые сообщают только ученикам.
- Я могу принять такие условия лишь временно, - сказал я. - Смешно,
конечно, если бы я немедленно начал писать обо всем, что узнаю от вас. Но
если вы в принципе не желаете делать из своих идей тайну и заботитесь только
о том, чтобы они не были переданы в искаженной форме, тогда я мог бы принять
такое условие и подождать, пока я лучше пойму ваше учение. Однажды я
встретил группу людей, занятых научными экспериментами в очень широком
масштабе. Они не делали тайны из своей работы, но поставили условием,