так, как этого требуют
маги, ты бы не ощущала сейчас боль.
— А что бы тогда я ощущала?
— Долг! Цель!
— Моя боль лишает меня возможности воспринимать цель, —
закричала я. — Это отдельно. Независимо. Я жива и чувствую
печаль и любовь. Как я могу избежать этого?
— Ты не пытаешься избежать, — объяснила Зулейка, — но
нужно просто преодолеть это. Если у воина ничего нет, он ничего
не чувствует.
— Что же это за пустой мир? — вызывающе спросила я.
— Пуст именно мир индульгирования, потому что
индульгирование исключает все, кроме индульгирования. — Она
внимательно и нетерпеливо смотрела на меня, как будто ждала,
чтобы я согласилась с ее утверждением. — Да, это односторонний
мир. Скучный и повторяющийся. Для мага противоядием к
индульгированию является действие. И он не только так думает,
но и делает это.
Как будто холодный осколок вырвался из моей спины. Я снова
и снова смотрела на великолепный диск Луны, сияющий сквозь
окно. — Я действительно не понимаю, о чем ты говоришь,
Зулейка.
— Ты очень хорошо меня понимаешь, — напомнила она. —
Твой сон начался, когда ты встретила меня. Сейчас самое время
для другого сна. Но сейчас сон мертв. Твоей ошибкой было
сновидеть, оставаясь живой.
— Что ты имеешь в виду? — беспокойно спросила я. — Не
мучай меня загадками. Ты сама говорила мне, что только мужчины
валяют дурака с загадками. Ты то же самое делаешь со мной
сейчас.
Смех Зулейки эхом разносился от стены к стене. Он был
похож на шелест листьев, гонимых ветром. — Сновидеть,
оставаясь живой, — значит иметь надежду. Это означает, что ты
цепляешься за свой сон, как за жизнь. Сновидеть, будучи
мертвым, означает сновидение без надежды. Тогда сновидишь без
привязанности к своим снам.
Я лишь кивала, с недоверием относясь к тому, что могу
наговорить в ответ.
Флоринда говорила мне, что свобода — это полное
отсутствие забот о чем бы то ни было, отсутствие стремлений,
даже когда заключенный в нас объем энергии освобожден. Она
говорила, что эта энергия освобождается, только если мы
исключим все возвышающие концепции, которые у нас есть о себе,
о нашей важности, важности, которую, как мы чувствуем, нельзя
ни вышучивать, ни нарушать.
Голос Зулейки был ясным, но казалось, приходил издалека,
когда она добавила:
— Цена свободы очень высока. Свобода может быть
достигнута лишь сновидением без надежды, желанием отказаться от
всего, даже от сновидения.
— Для некоторых из нас сновидение без надежды, борьба без
видимой цели — это единственный путь быть подхваченными птицей
свободы.
Обращений с начала месяца: 85, Last-modified: Wed, 27 May 1998 11:34:23 GMT
Оцените этот текст:Не читал10987654321