значения.
Женщины говорили мне все это каждую ночь. Чем больше я
вспоминала и понимала их слова, тем сильнее становилась печаль.
Мое горе было теперь не просто моим личным, но и нашим общим,
сумасшедшая гонка жизни в обществе заманила всех нас в ловушку
социального порядка, — так мы оказались прикованы к нашей
собственной ограниченности. Даже если мы когда-нибудь получаем
свободу, то это только временное короткое прозрение между
погружениями — по собственному желанию или насильно — обратно
во тьму.
— Прекрати заниматься этой сентиментальной чепухой, —
услышала я. Это был мужской голос. Я оглянулась и увидела, как
смотритель, наклонившись, всматривается в меня.
— Как ты сюда забрался? — я растерялась и была слегка
взволнована. — Ты что, шел за нами? — Это был не просто
вопрос, это было обвинение.
— Да, я всегда по возможности следую за тобой, — он
хитро посмотрел на меня.
Я заглядывала ему в лицо, не веря, потому что знала, что
он любит подшучивать надо мной. Меня не раздражал и не пугал
мерцающий свет его глаз.
— А где Эсперанса? — спросила я. Ее нигде не было видно.
— Где она… — нервно заикалась я, не в состоянии выговорить
слова.
— Она вокруг, — сказал он, улыбаясь. — Не бойся. Я тоже
твой учитель. И ты в надежных руках.
Я нерешительно дала ему руку. Не прилагая никаких усилий,
он вытащил меня на плоский валун, огромный с виду, овальной
формы, обточенный водой. Наверное, он долгое время пролежал в
ручье, звук которого доносился откуда-то из темноты.
— А сейчас снимай одежду, — сказал он. — Самое время
для твоего космического купания!
— Что снимать? — Конечно же, он шутил, и я засмеялась.
Но он говорил серьезно. Он слегка ударил меня рукой, точно
так, как это делала Эсперанса, и снова предложил мне раздеться.
Прежде чем я поняла, что он делает, он уже развязал шнурки на
моих кроссовках. — У нас не так много времени, — предупредил
он, потом настоял, чтобы я продолжала раздеваться. Взгляд,
которым он рассматривал меня, был холодным и клинически
безличным. Если бы я могла стать жабой, как говорила Эсперанса,
и ускакать от него.
Дурацкая идея, что мне надо идти в темную, холодную воду,
без сомнения, переполненную всякими отвратительными тварями,
ужаснула меня. Желая положить конец этой нелепой ситуации, я
спрыгнула с камня и вошла по щиколотку в воду. — Я ничего не
чувствую! — завопила я, в ужасе вылетая обратно. — Что
происходит? Это же не вода!
— Не будь ребенком, — прикрикнул на меня смотритель. —
Конечно, это вода. Но ты не чувствуешь ее. Вот и все.
Я хотела было выругаться, но вовремя взяла себя в руки.
Страх прошел.
— Почему я не чувствую воду? — спросила я, упорно
пытаясь выиграть время, хотя и знала, что это бесполезное
занятие. Но я не сомневалась, что сразу же скончаюсь в воде,
буду чувствовать ее или нет. Однако у меня не возникло желания
быть безрассудной.
— Это безводная вода, что-то вроде очищающего раствора?
— спросила я.
После долгой паузы, перебрав все угрожающие возможности,
он сказал, что я могу называть ее очищающей жидкостью. —
Однако я должен предупредить тебя, что это не ритуальный способ
очищения, — подчеркнул он. — Очищение должно прийти изнутри.
Это частная и одинокая битва.
— Тогда почему ты хочешь, чтобы я вошла в эту воду? Она
кажется слизистой, даже если я не чувствую ее, — сказала я со
всей силой, которую могла вложить в голос.
Его губы дернулись, как будто он собирался рассмеяться,
но, по-видимому вынужденный уступить, он снова сделал серьезное
лицо и сказал: — Я собираюсь прыгнуть в воду вместе с тобой.
— И без всяких дальнейших колебаний он полностью разделся.
Он стоял передо мной в каких-нибудь пяти футах, совершенно
голый. В этом странном свете — казалось был и не день, и не
ночь — я могла видеть с совершенной ясностью каждый дюйм его
тела. Он не делал робких попыток прикрыть свою наготу.
Напротив, он, казалось, более чем гордился своими мужскими
достоинствами и демонстрировал их передо мной с вызывающим
нахальством.
— Поспеши и снимай свою одежду, — подгонял он меня. — У
нас не так много времени.
— Я не собираюсь раздеваться. Это безумие! —
протестовала я.
— Но ты это сделаешь. Это решение ты примешь всем