ни одному из возможных ощущений,
но были похожи на смутную грусть, ностальгическую память,
теряющуюся в детстве.
Должно быть, меня полностью поглотили грезы; внезапно я
обнаружила, что иду рядом с Эсперансой. Усталость и прежняя
тревога полностью исчезли. Переполненная огромным количеством
энергии, я шла в каком-то экстазе, молчаливо счастливая, а ноги
не просто по моему желанию, но сами двигались вперед.
Дорога, по которой мы шли, внезапно оборвалась. Земля
поднялась и деревья вытянулись над нами. То тут, то там были
разбросаны гигантские валуны. Откуда-то издалека доносился звук
текущей воды, похожий на тихое успокаивающее пение.
Почувствовав внезапную усталость, я оперлась на один из
валунов. Мне захотелось, чтобы наше путешествие тут и
закончилось.
— Мы еще не достигли цели! — крикнула Эсперанса. Она уже
прошла полпути вверх по скалам и двигалась с проворством горной
козы. Она не ждала меня и даже не оборачивалась назад, чтобы
посмотреть, иду ли я за ней. Короткий отдых отнял у меня
последние силы. Судорожно глотая воздух, я быстро прошла по
камням и стала карабкаться вверх.
На половине подъема тропа продолжалась среди огромных
каменных глыб. Сухие и ломкие растения приятно похрустывали на
темной в свете раннего вечера тропе. Воздух тоже изменился; он
стал влажным и дышать было легко. Эсперанса безошибочно
двигалась по узкому проходу, наполненному тенями, шелестом и
безмолвием. Она узнавала каждый таинственный ночной звук и
могла определить каждый из этих криков, зовов и свистов.
Путь закончился у нескольких ступеней, вырубленных в
скале. Ступени вели на холм, где было разбросано множество
камней.
— Возьми один, — предложила она, — и положи в карман.
Истертые, как гладкие булыжники мостовой, камни вначале
казались совершенно одинаковыми. Но внимательно рассмотрев, я
заметила, что все они разные. Некоторые из них были такими
гладкими и сияющими, что казались отполированными на станке.
Потребовалось некоторое время, чтобы найти один, который
бы мне понравился больше других. Это был тяжелый камень,
который легко ложился в мою ладонь. Он отсвечивал коричневым,
пересеченным множеством полупрозрачных молочных жил, и имел
клинообразную форму.
Я уронила камень, испуганная непонятным шумом.
— Кто-то идет за нами, — прошептала я.
— За нами никто не идет! — объявила Эсперанса. В ее
взгляде было что-то среднее между удовольствием и скептицизмом.
Видя, что я отскочила назад и спряталась за деревом, она тихо
засмеялась и сказала, что вероятно это был настоящий лягушачий
прыжок.
Я хотела было сказать ей, что лягушки не прыгают в
темноте, но не была уверена, что это так. Меня удивило, что я
не сказала это сразу же и с абсолютной уверенностью, что
соответствовало моей привычке. — Со мной что-то не так,
Эсперанса, — сказала я с тревогой в голосе. — Я — это не я.
— С тобой все в порядке, моя дорогая, — рассеянно
заверила она. — На самом деле именно сейчас ты больше
являешься собой, чем когда-либо.
— Я так странно себя чувствую… — мой голос иссяк. Я
начала видеть картины всего, что случилось со мной с того
самого времени, когда я приехала в дом ведьм.
— Очень трудно учить такой неконкретной вещи как
сновидение, — сказала Эсперанса. — Особенно женщин. Мы
слишком скромны и умны. Кроме того, мы были рабами всю нашу
жизнь; мы знаем, как точно манипулировать окружающим миром,
когда не хотим нарушить что-нибудь из того, что мы с таким
трудом приобрели: нашу независимость.
— Ты считаешь, что у мужчин по-другому?
— Нет, так же, но они более открыты. Женщина сражается
тайком. Ее любимый метод борьбы — маневр раба: казаться
безумной. Она слушает, не уделяя внимания, она смотрит, не
видя. — Она добавила, что инструктировать женщин —
достижение, заслуживающее награды.
— Нам нравится открытость твоей борьбы, — продолжала
она. — Это настоящая надежда для тебя. Больше всего мы
опасаемся со всем согласных женщин, которые не думают о будущем
и выполняют все, о чем их попросят, а потом возвращаются и
обвиняют тебя, как только устанут или им станет скучно от всей
этой новизны.
— Мне кажется, я начинаю понимать, —