себя. — Вы что, не понимаете, как это
оскорбительно — слушать разговоры о себе, как будто меня здесь
нет?
Мариано Аурелиано остановил на мне свой разъяренный
взгляд.
— Тебя здесь нет, — сказал он тоном, лишенным каких-либо
эмоций. — По крайней мере, еще нет. И самое важное, что ты не
идешь в счет. Ни сейчас, ни когда-либо еще.
Я чуть не упала в обморок от гнева. Никто никогда не
говорил со мной так грубо и с таким безразличием к моим
чувствам.
— Да плевать я на вас всех хотела, проклятые старые
пердуны! — завопила я.
— Подумать только! Немецкая провинциалка! — воскликнул
Мариано Аурелиано, и они все засмеялись.
Я собиралась вскочить и убежать, но Мариано Аурелиано
несколько раз легонько похлопал меня по спине.
— Ну, ну, — мурлыкал он, как если бы баюкал малютку
И так же как в прошлый раз, вместо того, чтобы
оскорбиться, что со мной обращаются как с ребенком, я
почувствовала, как мой гнев исчез. Я ощущала счастливую
легкость. Непонимающе покачивая головой, я смотрела на чих и
хихикала.
— Я училась говорить по-испански на улицах Каракаса, —
сказала я, — общаясь с подонками. Я умею отвратительно
ругаться.
— Кажется, тебе только что понравились сладкие тамалес?
— спросила Делия, закрывая глаза в знак вежливого понимания.
Ее вопрос стал как бы паролем. Допрос прекратился.
— Конечно, ей понравились! — ответил за меня м-р Флорес.
— Только она хочет, чтобы ей положили побольше. У нее просто
ненасытный аппетит. — Он подошел, чтобы сесть рядом со мной.
— Мариано Аурелиано превзошел сам себя и приготовил настоящее
чудо.
— Вы имеете в виду, что еду готовил он? — недоверчиво
спросила я. — У него есть все эти женщины — и он готовит?
Огорчившись, что мои слова могут быть не так расценены, я
поспешила оправдаться и объяснила, что меня бесконечно удивляет
то, что мексиканец должен готовить, когда в доме есть женщины.
В их смехе звучало понимание и того, о чем я не собиралась
говорить.
— Особенно, если эти женщины его. Не это ли ты имела в
виду? — спросил м-р Флорес. Его слова сопровождались общим
смехом.
— Ты совершенно права, они женщины Мариано. Или, чтобы
быть точнее, Мариано принадлежит им.
Он весело хлопнул себя по колену, затем повернулся к самой
высокой из женщин — той, которая высказалась лишь однажды, —
и спросил:
— Почему бы тебе не рассказать ей о нас?
— Само собой разумеется, у м-ра Аурелиано не может быть
так много жен, — начала оправдываться я, все еще огорченная
своей оплошностью.
— Почему бы и нет? — парировала женщина, и все
засмеялись опять. Это был радостный молодой смех, однако он не
принес мне облегчения. — Все мы здесь связаны вместе нашей
борьбой, нашей глубокой привязанностью друг к другу и
осознанием того, что друг без друга ничего не возможно, —
сказала она.
— Не являетесь ли вы частью религиозной группы? —
спросила я голосом, выдававшим возрастающие во мне тревожные
предчувствия. — Или не принадлежите ли к одному из видов
коммуны?
— Мы принадлежим силе, — ответила женщина. — Мои
компаньоны и я являемся наследниками древней традиции. Мы —
часть мифа.
Не понимая, что она говорит, я быстро взглянула на других:
их взгляды были направлены на меня. Они наблюдали за мной со
смешанным чувством ожидания и веселья.
Я переключила свое внимание на высокую женщину. Она тоже
наблюдала за мной с тем же смущающим меня выражением. Ее глаза
сияли и искрились. Она наклонила свой хрустальный бокал и
изящно отпила воды.
— Мы все по существу являемся сновидящими, — объясняла
она тихим голосом. — Мы все сейчас сновидим, и тот факт, что
ты была приведена к нам, означает, что ты тоже сновидишь с
нами.
Она сказала это настолько спокойно, что я не осознала, что
именно было сказано.
— Вы имеете в виду, что я сплю и вижу сон вместе с вами?
— спросила я с насмешливой недоверчивостью и сжала губы, чтобы
сдержать смех, душивший меня.
— Это не совсем то, что ты делаешь, но довольно близко,
— подтвердила она.
Не обращая внимания на мое нервное хихиканье, она
продолжала объяснять, что случившееся со мной больше походит на
экстраординарный сон, в котором все они помогают мне
сновидением