тоже захихикала.
— В каком-то смысле это тест, — заверила меня
допытывающаяся женщина, как только все успокоились. Она
помолчала мгновение, ее глаза выражали бдительность и раздумья.
— Из того, что ты рассказала мне, я могу сделать вывод, что ты
вполне принадлежишь к среднему классу, — продолжила она и
быстрым движением широко расставила руки в жесте вынужденного
принятия. — Но чем же еще может быть немецкая женщина,
рожденная в Новом Свете? — Она гневно смотрела на меня и с
едва скрываемой ухмылкой на губах добавила: — У людей среднего
класса и мечты среднего класса.
Видя, что я на грани взрыва, Мариано Аурелиано объяснил,
что она задала все эти вопросы потому, что присутствующие
просто интересовались мной. Лишь очень редко у них бывают гости
и едва ли когда-нибудь были среди них молодые.
— Это не означает, что я должна выносить оскорбления, —
пожаловалась я.
Не обращая внимания на мои слова, Мариано Аурелиано
продолжал оправдывать женщин. Его вежливый тон и успокаивающие
похлопывания по спине расплавили мой гнев точно так, как было
до этого. Его улыбка была такой ангельски трогательной, что у
меня ни на мгновение не возникло сомнений в его искренности,
когда он начал льстить мне. Он сказал, что я являюсь одной из
самых экстраординарных, самых замечательных личностей, которую
они когда-либо встречали. Я была так растрогана, что предложила
ему спросить о чем угодно, что он хотел бы знать обо мне.
— Ты чувствуешь себя значительной? — был его вопрос.
Я кивнула.
— Каждый из нас является очень значительным для самого
себя, — заявила я. — Да, я думаю, что я значительна, не в
общем смысле, а по-особенному, для себя.
И я подробно высказалась о позитивном самопонимании,
самоуважении и о том, как жизненно важно укреплять наше
ощущение значительности для того, чтобы быть физически
здоровыми личностями.
— А что ты думаешь о женщинах? — спросил он. — Как ты
думаешь, они более, или менее значительны, чем мужчины?
— Совершенно очевидно, что мужчины более значительны, —
сказала я. — У женщин нет выбора. Они должны быть менее
значительными для того, чтобы семейная жизнь катилась, так
сказать, по гладкой дороге.
— Но правильно ли это? — настаивал Мариано Аурелиано.
— Ну, конечно, это правильно, — заявила я. — Мужчины по
своей природе являются высшими существами. Именно поэтому они
движут миром. Я была выращена авторитарным отцом, который,
несмотря на то, что воспитывал меня так же свободно, как и моих
братьев, дал мне понять, что определенные вещи не являются
особенно важными для женщины. Вот почему я не знаю, чем я
занимаюсь в школе или чего я хочу от жизни. — Я посмотрела на
Мариано Аурелиано и беспомощным расстроенным тоном добавила:
— Я думаю, что я ищу мужчину, который был бы так же
уверен в себе, как мой отец.
— Она — простушка! — вставила реплику одна из женщин.
— Нет, нет, это не так, — успокоил всех Мариано
Аурелиано. — Она просто смущена и так же упряма, как ее отец.
— Ее немецкий отец, — подчеркнуто дополнил его м-р
Флорес, выделяя слово немецкий. Он спустился с дерева, как
листок, мягко и бесшумно, и положил себе совершенно немыслимое
количество пищи.
— Как ты прав, — согласился и усмехнулся Мариано
Аурелиано. — Будучи такой же упрямой, как ее немецкий отец,
она просто повторяет то, что слышала всю свою жизнь.
Гнев, нарастающий во мне и ощущаемый как некая
таинственная лихорадка, был вызван не только тем, что они
говорили обо мне, но и тем, что они обсуждали меня так, как
будто я отсутствовала.
— Она безнадежна, — сказала другая женщина.
— Она превосходна для своей роли, — убежденно защищал
меня Мариано Аурелиано.
М-р Флорес поддержал Мариано Аурелиано. И лишь одна из
женщин, молчавшая до сих пор, глубоким охрипшим голосом
сказала, что я прекрасно подхожу для своей роли.
Она была высокой и стройной. Ее бледное лицо, изможденное
и суровое, обрамлялось заплетенными в косы белыми волосами и
освещалось большими светлыми глазами. Несмотря на ее
поношенную, серого цвета одежду, в ней была какая-то врожденная
элегантность.
— Как вы все обращаетесь со мной? — закричала я, не в
силах дальше сдерживать