Махарадж-джи». Я не старался даже быть приятным. Я думал, что лучше буду правдивым по-настоящему. А если он мне скажет, что я должен это сделать, я сделаю. Тогда он поднимается и говорит: «Махарадж-джи, нам было очень приятно, если бы д-р Альперт выступил перед «Обществом почетных юристов» и в Ротари Клаб». Махарадж-джи выглядел очень довольным. Если бы вы знали Махарадж-джи, который сидел со своим одеялом и кувшином для воды и головы не ломал, вы бы поняли, что все это ерунда с того места, где он находится. Но вот он очарован. И он заявляет всем: «Рам Дасс будет выступать в Ротэри Клаб», так, словно хочет сказать: «Вот оно, наконец-то мы пробились, теперь мы заживем». И сердце у меня упало. Какой-то миг я думал: «Он просто меня вынуждал, он хочет меня эксплуатировать, чтобы сделать свои дела в Индии. О проклятье, опять я попался».
А потом он говорит: «И о чем же ты будешь говорить?» Он страшно заинтересовался. А я сказала «Ну, я не знаю, Махарадж-джи, я думаю — я буду говорить о Законе как о Дхарме». Я буквально цеплялся за соломинку.
— «Ага — говорит он — будешь говорить о Ханумане?»
— «О, конечно, Махарадж-джи», — говорю я.
— «Это хорошо», — говорит.
А я вижу, как выражение лица у юриста изменилось. Тогда Махарадж-джи говорит: «Ты намерен говорить обо мне?»
— «Конечно, Махарадж-джи», — говорю я, — «вы же мой Гуру»,
— «Ну, хорошо. Будешь говорить о Христе?»
— «Определенно».
Тогда юрист сказал: «О, нам бы хотелось, чтобы он говорил о политике Никсона в отношении Китая». А Махарадж-джи обернулся к нему и говорит: «О нет, Рам Дасс не верит в мирские вещи. Он может говорить только о Боге; вот все, о чем он способен говорить. Рам Дасс говорит только о Боге».
— «Верно», — говорю я, — «я говорю только о Боге».
А юрист говорит: «Что ж, в таком случае, ему, может быть, не стоит выступать перед всеми. Может, у меня дома соберется несколько юристов, которых это интересует».
Так интерес к моей особе со стороны этой, самой мирской группы людей, испарился начисто.
А я подумал: «Замечательно, мне только что дали указания. Все что мне следует делать, — это говорить о Боге всю оставшуюся жизнь, и я спасен. Мне не следует встревать во всю эту мирскую ерунду». Но я вернулся на Запад, а на Западе смешно говорить о Боге. Это немодная тема. Не то, чтобы Бог умер, просто Бог — не жизненное понятие. Я много говорил о Будде за последние годы, но это ненадежно, потому что я более чем поверхностно знаком с буддизмом. А буддийская философия фактически не связывает себя сколь-нибудь с понятием Бога. Меня очень привлекает