Алхимический шифр Станисласа де Гуайты
Париж конца девятнадцатого века утопал в тумане и газовом свете. За толстыми, звуконепроницаемыми стенами кабинета Станисласа де Гуайты остался гомон великого города: цокот лошадиных копыт по влажной брусчатке, приглушённые крики разносчиков, шипение газовых рожков, отбрасывающих дрожащие круги света на тёмные фасады и блестящие от сырости тротуары. Там, снаружи, продолжалась жизнь – земная, обыденная, суетливая. Здесь же, внутри, текло время иное – медленное, глубинное, пронизанное иным законом.
Кабинет, от пола до потолка заставленный редчайшими фолиантами, хранил аромат старой бумаги, изысканного табака и, быть может, экзотических благовоний, привезённых из дальних стран. Посетитель, завершив обсуждение срочных дел Каббалистического Ордена Розы+Креста с его главой, маркизом де Гуайтой, уже готовился откланяться.
Он склонил голову в прощальном поклоне, собираясь вновь погрузиться в парижскую суету. Но уверенный, точный жест де Гуайты остановил его.
– Не спешите, мой друг, – голос маркиза, обычно уравновешенный, теперь звучал с особой, завораживающей интонацией. – Задержитесь еще на миг. Я обещал вам истолковать один спагирический стих из книги пророка Исайи. Стих, который, по моему убеждению, непосредственно связан с Великим Деланием.
Он указал на объемный том в переплёте из тёмной кожи, раскрытый на столе. Его страницы пестрели гравюрами, диаграммами и строками на древнееврейском, освещённые мягким светом лампы с зелёным абажуром. Маркиз провёл пальцем по строке, чьи буквы будто светились изнутри.
– Исайя, тринадцать, двенадцать, – произнёс он вполголоса. — «Сделаю, что Энош будет дороже чистого золота (Паз), и Адам – дороже сокровенного золота Офирского (Кетем Офир)».
Он выдержал паузу. В наступившей тишине древние слова словно обрели плоть, тяжесть и дыхание.
– Сложная иерограмма, не правда ли? Один из ключей, как мне кажется, у апостола Павла, – он коснулся другого фолианта, на латинском. – Primus homo de terra terrenus, secundus homo de caelo caelestis. – «Первый человек – из земли, перстный; второй человек – Господь с небес».
Де Гуайта подался вперёд. Его взгляд пылал не просто вдохновением – в нём отражалось холодное пламя долгих лет размышлений.
– Посмотрите. Иерограмма אנֹושׁ – Энош – означает «человек» в преходящем, смертном смысле. Я понимаю под этим собирательную фигуру: человечество как таковое, коллективный Адам-Ева, тот самый «первый человек» у Павла. А вот אדם – Адам – здесь, напротив, указывает на «второго человека», Небесного Адама, идеальный образ возрождённого человечества. Павел продолжает: Ecce mysterium vobis dico, omnes quidem resurgemus, sed non omnes inmutabimur – «Говорю вам тайну: не все мы умрём (или: уснём), но все изменимся».
Не произнесённый вслух вывод повис в воздухе, насыщенном ароматом книг и электрической напряжённостью смысла.
– Перстный человек, Энош, – продолжал де Гуайта, – может быть очищен, сделан драгоценным, как Паз – чистейшее золото, доступное на земном уровне. Но далеко не каждый проходит ту великую, сокровенную трансформацию – inmutabimur – и становится Вторым, Небесным Человеком. Это, как вы понимаете, подразумевает два потока внутри человечества, два пути, две судьбы, разворачивающиеся параллельно: род Эноша и род Адама.
Посетитель ощутил внутреннюю дрожь – знакомое чувство, возникающее, когда обрывки древних знаний вдруг складываются в ясную и неожиданно логичную архитектуру.
– Тогда Великое Делание, выходит, – осмелился он высказать свою догадку, – существует в двух формах, соответствующих этим двум родам?
– Именно! – в голосе де Гуайты прозвучала удовлетворённость. – Magnum Opus не единообразно. Для Эноша оно совершается sub specie יהוה – под формой Тетраграмматона, символом Четырёх Элементов, представленных простым крестом материи. Его завершение – Паз, земное очищение и совершенство. Но для Адама, Небесного Человека, Делание происходит sub specie יהושה – под знаком Пентаграмматона, Пятого Элемента – Духа, нисходящего в элементы и преображающего их. Это – Роза, расцветающая на Кресте. Его итог – не просто Паз, но Кетем Офир, сокровенное золото Офира.
– Это «сокровенное золото Офира»… – повторил посетитель, чувствуя, как приближается к самому ядру Откровения.
Де Гуайта улыбнулся – едва заметно, с той особой улыбкой человека, делящегося знанием, добытым трудом всей жизни.
– Ах, Кетем Офир. Сама иерограмма нашёптывает тайны тем, кто умеет слушать каббалистическим слухом. כּתם – Кетем – обратите внимание на последнюю букву мем: это тонкое, но значимое отклонение от буквы рейш в слове כתר – Кетер, Корона, вершина Сефирот. Намёк на сокрытие? Или на особое, потаённое проявление Короны? А אוֹפיר – Офир? Его гематрия – 297 – сводится к 18, а затем к 9 – числу, символизирующему остальные девять Сефирот. Таким образом, Кетем Офир – это не просто золото, а высшая алхимическая субстанция, совершенное состояние, в котором реализуется полная гармония Древа Жизни – не в материальном, но в надмирном плане. Это и есть Философский Камень Небесного Адама.
Он откинулся в кресле, словно выдохнув последние слова. Но вдруг его взгляд вновь стал острым, проникающим, почти физически ощутимым.