Дева Ока: зикр, зеркало и шлифовщик линз
Amor Dei Intellectualis
Ordine Geometrico Demonstrata
– Вы что, шутите?
– Нет, вполне серьезно.
– Но разве такое возможно?..
Годы стерли пыль дорог Ферганской долины и Бухары, но память о зиёратгох (святых местах) осталась. Память о радениях суфиев, где сердце, замирая, внимало намекам Высшей Истины. Вспышки Света – и снова тьма. Молнии Откровения – и тишина. Приближение – и разлука. Единение – и изгнание. Опьянение Богом – и отрезвление собой. Забвение себя в поминании Аллаха – и забвение Аллаха в себе. Мгновенная смерть – и воскрешение. Завесы падали, и аль-гайб, сокровенное, приоткрывалось на мгновение, чтобы снова скрыться…
Когда-то шейх ордена Накшбандийа посвятил искателя в тайны хафи зикра – «тихого» поминания, где лишь сердце (калб) безмолвно взывает к Богу. Но знающий ведает: и у «громкого» зикра, джахр, есть свои глубины, свои врата. И вот последователи другого шейха, Юсуфа Хамадани, пригласили его на зикр джахр, что начался после аср намаза, предвечерней молитвы. Они говорили: в тихом зикре лишь сердце помнит, а в громком – и сердце, и тело, и язык сливаются в едином порыве. Этот зикр, говорили они, несет мистическое исцеление, подобное Таинству Елеосвящения у христиан.
Освященный елей… Он помнил его аромат. Благоухание иной природы, вдохнутое когда-то давно, оставившее след не в ноздрях, но в самой душе.
И вот начался зикр джахр. Круг движущихся тел, ритмичные выкрики Имен Аллаха. Движение ускоряется, переходит в кружение, в бег. Сердце стучит в такт Именам, тело становится молитвой. И тут – впервые! – он ощутил аромат. Не запах пота или пыли – аромат самих Божественных Имен. И слова древней Песни Песней вдруг обрели плоть, зазвучали в крови:
«εις ο σμην μύρων σου δραμούμεν» – «в запах миро Твоего побежим» (Песн. 1:3).
Бег в Аромат. Погружение в «глубину более неизъяснимую, нежели вся Святая Святых», как писал армянский поэт-мистик Григор Нарекаци.
И слова Пророка Мухаммада, мир ему, тоже раскрылись иначе: «В дольнем мире мне полюбились женщины и аромат, а молитва стала для меня зеницей ока».
Женщины… Аромат… Молитва – зеница ока…
Великий Шейх, Ибн аль-Араби, чьи «Геммы мудрости» когда-то открыли ему первые двери, помог бы и здесь. Но теперь искатель дерзнул идти дальше сам. Сначала пришло понимание: молитву нужно хранить «как зеницу ока» – «ως κόραν οφθαλμού» (Вт. 32:10). Как зеницу, что видит, предвидит – «вещую зеницу».
И тут греческий текст Септуагинты подбросил ключ, который мог бы показаться игрой слов, если бы не контекст мистического озарения. Зеница – κόρα. Но κόρα по-гречески – это и Дева.
Дева Ока. Κόρα οφθαλμού.
Не та ли это Вечная Дева, София, Премудрость Божия? Зеркало Троицы? Та, «в которой Бог созерцает Себя», та, которую Он «взял Себе в супруги», как учили христианские мистики? Та, в ком должно родиться вторично, как писал немецкий сапожник-визионер Якоб Бёме, различая в Еве и деву, и женщину?
Древнее предание гласит: женщина – мать, душа всего живого. А разум – возница души, ее око.
Эти мысли пришли позже, в тишине, когда вихрь зикра утих. А тогда, в кружении, было лишь чистое ощущение, бег в Аромат, растворение в Имени.
И лишь много позже, собирая осколки откровений, он понял: в самом средоточии Ока Разума, в его вещем зрачке, в его зенице (κόρα), он должен обрести Ее – Деву Ока. И умолить Ее чистейшей молитвой. Молитвой, которой научил его когда-то странный человек – еврей по имени Барух. Шлифовщик линз из Амстердама. Знаток законов оптики, геометрии страстей и таинственного сочетания Недремлющего Ока Божьего и зрачка человеческой души.
Молитва как шлифовка линзы разума. Чтобы в ее фокусе проявился неискаженный Образ. Образ Девы. Той, что смотрит на мир из глубины Божественного Ока и из глубины нашего собственного зрачка. Amor Dei Intellectualis – Интеллектуальная Любовь к Богу, доказанная строгим порядком геометрии и явленная в аромате мистического зикра.
Возможно ли это? Шлифовщик линз, кажется, знал ответ. Он доказал его – ordine geometrico. Оставалось лишь настроить фокус. И увидеть.