– А если её ударить? Когда меня бьют я плачу, мне больно. И она заплачет! – малышка пыталась понять происходящее, проводя аналогию со своими ощущениями.
– Она уже никогда не заплачет, даже от удара. Она умерла.
– А если я её ударю, она же проснется!
– Нет! – мать не смогла удержаться от проявления горя и разрыдалась, – Танечка ушла от нас навсегда!
– Как ушла? Она же вот, лежит. Она, наверное, уснула. Её надо просто разбудить! – девочка старалась изо всех сил вывести маму из состояния горя, помочь и утешить. Она не понимала, как ей это сделать, потому что не знала что происходит.
Соседские тётеньки шили подушечку из нового отреза ситца, переговариваясь между собой.
– На машинке одежду для последнего пути шить нельзя, только на руках. А то на том свете будут ребёнка иголкой тыкать! И все лоскуточки надо в подушечку сложить, тут ничего нельзя оставлять.
Подушечку в голубой цветочек, со спрятанными в неё лоскутками, положили под голову сестрёнке в деревянный ящичек.
Девочка то и дело выбегала на улицу и прислушивалась, ожидая услышать плачь маленькой Танечки. Но плакали только взрослые. Она заходила в дом, думая, что взрослые своими причитаниями заглушают звуки плача маленькой сестрёнки, и не слышат, что она уже проснулась. Заглядывала в деревянный ящик, стоящий на стульях, но глазки у спящей сестренки не открывались.
Прошло несколько дней, и на вопросы старшей про маленькую сестрёнку был один и тот же ответ: «Она умерла и никогда не вернется к нам. Её нет». И только тогда пришло понимание потери и наступило Горе у старшей дочери. Она стала прятаться от взрослых и подражая им рыдать, повторяя услышанные слова: «Никогда ножки твои не будут ходить, и глазки не откроются и не посмотрят».
Родители утешали её, но девочка погрузилась в Горе. Она его поняла и застряла в нём. Пряча от взрослых это состояние все глубже и глубже себе в душу, она срасталась с болью потерь, страхом потерь, с неминуемостью потерь.