Какой только болезнью не переболел человек! Какими только прыщами не исходил: что нам теперь ново? Уж точно не взрослые психические расстройства и младенческие опрелости! Чего он только не говаривал? Я верю, говорил он, верю, кричал на каждом углу и казнил всех, кто сомневался в вере его и не верил! Не верю, кричал он по прошествии времени, и клал свое неверие на постамент науки и логики, и рубил вере руки и ноги, и голову рубил ей! Потом демонстрировал атом и, стуча кулаком по столу, вещал, что атом не разлагается на частицы, мельче его самого, что неделимая он частица, этот самый атом, открытый человеком!
И вдруг очередное: не знаю, что делать мне, говорит; я пришел в тупик; я шел в него всеми возможными путями, духовными и научными. Я вдруг осознал, что и святые прошлого и позапрошлого тысячелетий, и современные ученые, и религиозные деятели вдруг оказались на одном и том же распутье, доказывая всему миру одно и то же, пусть произнося слова на разных языках и оперируя различными инструментами. Ведь вдруг оказалось, что физика, со всеми своими синтезами и анализами, уступила голословным доводам о Боге двухтысячелетней давности. Механика и физика оказались не всегда пригодны, стоит им заговорить о космосе и свете, и вот уже Стивен Хоккинг заявляет о своей сверхзадаче: найти одно-единственное уравнение, которое объяснило бы все на свете. Но так он всего лишь признался в собственном малодушии, называя Бога уравнением, пытаясь сказать о Нем, прибегая к терминологии исключительно научной. Так проявилось его известное упрямство, нежелание во что бы то ни стало признавать существование Бога: только физика, только точные науки, пусть даже не способные ответить ни на один вопрос до конца, только мир материальный, только доказанный, только зафиксированный приборами или уравнениями.