Разматывая клубок
Время опровергло гипотезу А. С. Верещагина. Благодаря Даниэлю Кларку Уо и открытию «Сказания о вятчанах», мы узнали, что автор «Повести» никаких букв и дат не исправлял, а позаимствовал 1174 год именно из этого источника, в котором причудливо перемешаны быль и небыль. Впрочем, таковы почти все древние рукописи. Однако это не повод игнорировать всё, что в них сказано. Хотя бы потому, что дыма без огня не бывает.
Следовательно, и 1174 год также появился в этих рукописях не на пустом месте, а был или заимствован из пока неизвестного науке источника, или возник в результате творческой переработки известия о взятии Болванского городка 24 июля 1181 года. Из которого неизвестный книжник решил вычесть семь лет – срок проживания новгородцев на Каме, и получил, что беглецы оставили родной город в 1174 году.
Какая из этих гипотез верна, покажет время. Пока же, по мнению А. Л. Мусихина, наиболее вероятным представляется второй вариант, а именно, что «в более раннем вятском летописании существовала только одна дата – 1181 год, которая никак не соотносится с датой похода через Вятку ушкуйников в 1374 году». Всё остальное, включая появление в рукописях холопов и самовласцев – результат творческой переработки этой даты и краткого сообщения о взятии Болванского городка.
Подобного тому, что содержится в другом широко известном памятнике той эпохи – «Летописце старых лет», где сказано: «В лето 6689-е июля в 24 день от Великого Новаграда житилие приидоша в страну земли Вятския и взяша рекомый град Болван, яже ныне именуется Микулицыно». На русский язык это можно перевести так: «24 июля 1181 года жители Великого Новгорода пришли на Вятскую землю и взяли город Болван, который ныне называется Микулицыно».
Принято считать, что работа над «Летописцем» была начата в Москве и затем продолжена на Вятке. Возможно, книжником из окружения первого вятского епископа Александра, который имел первоклассную библиотеку, сам был не чужд литературного труда и являлся автором нескольких сочинений. Таких как «Сказание о зачале Николо-Коряжемского монастыря и о начальнике его старце Логине», которое было написано в конце жизни святителя, или «Вопросов к Собору наименьшего из архиереев», написанных накануне Церковного Собора 1666 года и адресованных его участникам.
Известно, что на этот Собор епископ Александр возлагал большие надежды. Считая своё назначение в Хлынов ссылкой и ожидая, что ему будет позволено вернуться на Коломенскую кафедру. Однако эти надежды не сбылись. После чего в 1667 году ему пришлось продать свою «вятскую дачу», проститься с Москвой, окончательно перебраться в Хлынов и приступить к созданию Архиерейского дома.
Первым шагом в этом направлении стала ревизия обширных владений Никольской Соборной церкви, которая до учреждения епархии являлась главным храмом Хлынова и всей Православной Вятки. В ней хранился чудотворный Великорецкий образ святителя Николая, отсюда начиналось Великорецкое паломничество, сюда из села Никулицкого крестным ходом приносили «начальную» вятскую икону святых князей Бориса и Глеба.
По прибытии в Хлынов епископу Александру предстояло внимательно рассмотреть все эти традиции, в том числе узнать что послужило поводом для церковных торжеств. Именно тогда в «Летописце старых лет» появились два сообщения, важность которых трудно переоценить – о взятии Болванского городка и явлении Великорецкой иконы, «что стоит в Соборной церкви». Последняя ремарка позволяет предположить, что эти сообщения могли быть заимствованы из рукописи, обнаруженной в ходе упомянутой выше ревизии, которая растянулась на весь 1668 год.
Возможно, именно тогда было создано «Сказание о вятчанах», в основу которого неизвестный книжник положил записи, дошедшие до нас в составе «Летописца». Решив сдобрить свой труд подробностями, невероятными для академической науки, но зато яркими и поучительными.
Такими как рассказ о происхождении вятчан от неверных жён, согрешивших со своими холопами и вынужденных, подобно Адаму и Еве, бежать из родного города и долгое время скитаться в чужих краях.
В чём можно усмотреть, если не неприязнь автора «Сказания» к хлыновцам, то явное недовольство своим положением. Тем, что ему также пришлось не по своей воле оставить дорогой сердцу край и поселиться в чужой стране. Что перекликается с мыслями и чувствами самого епископа Александра, вынужденного, вопреки его желанию, оставить богатую Коломну и поселиться в далёком и бедном, спрятанном за непроходимыми лесами и болотами Хлынове. Откуда в январе 1674 года он решится сбежать. Самовольно оставит кафедру, уедет в родную Коряжму, примет схиму и уже никогда не вернётся ни в Хлынов, ни в Коломну, ни в Москву.
Все эти параллели позволяют предположить, что первый вятский епископ Александр, если сам не является автором «Сказания о вятчанах», то каким-то образом способствовал его появлению. Что же касается неверных жён и беглых холопов, родством с которыми его автор «наградил» вятчан, то сильно фантазировать ему не пришлось. Поскольку тогда у многих на слуху была «басня о холопьем городе». Популярная настолько, что о ней писали даже Сигизмунд фон Герберштейн (1486—1566) и Петр Петрей (1570—1622). Оставалось лишь вставить эту басню в «Сказание» и в его текст нужную дату, вычтя из указанного в «Летописце» 1181 года семь лет.
Так в вятских рукописях появился 1174 год, сильно смутивший А. С. Верещагина. Впрочем, не его одного. До тех пор, пока, разматывая клубок из древних рукописей, исследователи не протянули ниточку от «Повести о стране Вятской» к «Сказанию о вятчанах» и «Летописцу старых лет». Доказав, что все попытки игнорировать эти источники тщетны. Каждый из них достоин внимания. Просто надо научиться отделять зёрна от плевел.