Гноящиеся очи консула блестели в огненном рассвете, изнутри их зажигался огонь, огонь яростный, не ведающий усталости и милосердия, словно этот огонь и был там, был всегда, где-то внутри немощного тела, потаенный и насильно притушенный, огонь превращался в пламя, и пламя выливалось, не находя себе места, выливалось наружу во внешний мир, выливалось гноем, из воспламененных очей, бегающих туда-сюда, туда-сюда, туда-сюда…
– А-а-ах, вытащите меня, сжег бы все, объял пламенем, ох вы думаете не хватит меня, думаете не хватит?! Ничто не успокоит меня, ничто, ничто, никогда, ни за что, только революция, только до конца, пока не увижу ваши простреленные мозги, пока не отведаю их сам, лично, единолично, ваши стекающие мозги по застенкам нашим, бестолковые мозги, думаете зажали меня, думаете я успокоился, думаете испугали, ох, поплатитесь, ха-а-ах, нашли себе соломинку, не спасет ваша рейханская шваль, не-е-ет, не спасет, не спасет, ничто среди мирских юдолей вас не спасет от меня, только стегать каленой плеткой, стегать и стегать, пока из свиней не превратимся в людей, без жалости, без суждений, бегите лучше, эти ваши тайны, эти ваши ауры, все подчинено материальному, имел я, имел я раком ваш идейный мир, через кованного человека – в небеса! И небо уже близко! НЕБО УЖЕ БЛИЗКО!…
– Ладно, – проговорил Марат.
Словно вынырнув из клокочущей лавой тарабарщины, он выпрямился и повернулся к остальным. Подчиненные стояли не шевелясь и не дыша, будто попав в стоп-кадр; они стояли недвижные и полные трепета, словно увидевшие секунду назад пламя до краев небес, все стояли сдавленные страхом и благоговением перед совершенно для них непонятной энергией.
…Консул вошел в свое обычное пронзительное деловое состояние, лучи солнца продолжали освещать его, но обжигающая энергия, бьющая во все стороны, ушла из его облика.
– Ладно… Так тому и быть. Так и быть… Раз уж так вышло, то давайте оперировать тем что имеем: пойдем к нашему гостю всей прибывшей, появившейся компанией. Значит так…