Что же до иных навыков или памяти о прошлом, то, к сожалению, голова утаивала их под покровом темной амнезии, но в данный момент тебя прошлая жизнь волновала слабо. Стоило признать: не так уж дурно пребывать в опрятной, аккуратной больнице под надзором медсестер, внимательного профессора Луки Паэльса; неплохо питаться вкусной свежей пищей, лежать на прокрахмаленных простынях. Добавлял приятностей и ласковый климат за окном. Мутные знания о мире давали тебе понять, что в предыдущем солдатском быту подобного имелось отнюдь немного. И все твои прошлые войны мало способствовали размеренному или комфортному образу жизни. И, наверное, мысли.
От аппаратов тоже освободили. Уставшие от иголок, грубые, шрамированные руки получили долгожданную свободу. Они слушались вполне сносно. И пускай левая дрожала, – все это нестрашно, легко привыкается.
Первый прием душа открыл тебе собственное тело: обвисшее, обрюзгшее, ощутимо помученное, но широкое, коренастое, когда-то весьма, видимо, тренированное, на нем виднелись остатки былого мышечного рельефа. Тело покрывали шрамы, пятна, многочисленные белые полоски и прочие отметины из прошлой жизни. Весьма ожидаемо. Наиболее из всех выделялся живот – его пересекал тугой толстый шрам, судя по всему, давнишний, уродливо-коричневый, похожий на паутинистый раскат молнии. На правой груди просматривались татуированные цифры. Ты долго вглядывался, пытаясь прочесть: «шесть, запятая шесть, два, шесть, ноль, семь, ноль, ноль, четыре, ноль» и два нечетких числа почему-то в скобках. Плюс далее цифры помельче, понятное дело, различить их уже совсем не получилось. На груди левой – жирная единица, опять запятая ноль, пять, четыре, пять, семь, один, восемь и вроде бы два ноля. Идущие после символы, опять же в скобках, поглотил шрам.