– Умри он, тем более при странных обстоятельствах, появилось бы слишком много вопросов. Мало того, он тогда спас целый город от уничтожения. Стал чем-то вроде героя, – короткостриженый мужчина на секунду умолк, обдумывая следующие слова, после чего добавил. – Общественность нам бы не простила.
– Помилуй, Гаспар! – обсыпанное рытвинами от оспин, серо-желтое лицо консула скривилось. – Хотел бы я видеть, как эта пресловутая общественность учинила бы суд над нашими деяниями… И зачем ей защищать кого-то? Общественность, Гаспар, это лишь толпа. Толпой была, ею остается и ею пребудет. А толпе решительно все равно повесят кого или расстреляют. И ей, толпе, решительно все равно в каких количествах это произойдет… Ой, уж нам ли этого не помнить! Побурчали б годик-два, ну устроили бы следствие, но на том бы и заглохло. У смерти маршалов армии Республики тоже есть срок давности. И потом: ты же видел его тогда? Будь он обычным, нормальным, сука, человеком, подох бы давным-давно, с-с-собака. Так нет же, эта тварь еще и сражаться могла!
У Марата заиграли желваки, щеки задергались от ненавистных тиков.
– Мы десять лет за ним следили…
– Ага, так же, как и за Зеро, – мрачно усмехнулся консул.
Загорелый Гаспар, шедший сзади, проглотил нагоняй и продолжил.
– Врачи кое-как собрали его по костям, а потом смогли его ввергнуть в контролируемую кому. И все, больше сподвижек не случалось. Ни одной за десять лет. С каждым годом «В» становилось хуже, по прогнозам ему оставалось месяц или два. Максимум полгода.
– Гаспар, тот, кому остается полгода, обычно в себя не приходит! – выхрипел консул, достал желтенькую бумажку и прочел. – И о нем не доносят, что… м-м-мнэ… «пациент находился в неожиданно стабильном состоянии, жизни ничего не угрожает».
– Я к этому и веду, – на полтона тише и голосом ниже пробасил Гаспар.
Они остановились. Консул обернулся к подчиненному. Кругом не раздавалось ни звука, ожидаемый на такой высоте ветер по каким-то причинам не гулял в проходах, не создавал сквозняков.
– Слушаю.