Чувство, составляющее твою сущность, побуждает тебя к действиям. Оно укрепляет мысли, концентрирует волю. От него сводит все тело судорогой, но, вопреки ей, ты двигаешься. Ты действуешь.
Двери палаты медленно открываются. Из них появляется голова с длинными волосами.
Ты задыхаешься. Гадкое ощущение заполнило всю глотку, сердце бежит ходуном. Аппарат издает свой писк, оглушая им все вокруг.
Нет! Нельзя лежать! Беги! Что такое бежать?! Неважно! Беги, уноси ноги! Вставай!
Все же иглы поддаются, ты вырываешь их из вены. Но выходит слишком грубо. Ты чувствуешь укол. По руке потекло нечто теплое. Теплое, влажное, темно-красное.
От одного вида жидкости из руки последние силы покидают твое тело. Едва нашедшее тебя сознание ускользало, как песок сквозь пальцы.
Но оно оставалось. То, что было известно хорошо. Чему не удивился, что не явилось некой новинкой. То, что пришло ожидаемо.
Остался страх.
10 год Новой Федерации
За 18 дней до встречи на земле Судей
Здание Новой Мировой Администрации
Марат оглядывал огромную карту, висящую перед ним.
Карта изрядно поистаскалась, виднелись участки с поблекшей краской, уголки пообтрепались. Да и сама она давно не отражала реальность. Многие наименования поменялись, что по идее, делало ее совершенно бесполезной.
Но топонимика в настоящий момент была не важна. В конце концов, названия на картах просто-напросто отражают победителей в борьбе за движения крови и капитала, иначе – отображают так называемые государственные границы. Той грозной конструкции, которая заполняла львиную долю карты, – больше нет, она уничтожена, истреблена, вытравлена, выдавлена, ластиком стерта. Она, Мировая Республика, осталась только на таких грязных, жалких картах, да в некоторых людях. Таких же грязных и жалких. Но сами-то континенты с ландшафтами остались прежними. Практически. А нации…Что нации? Огромные скопища подонков, навроде него, Марата, гнилых, вшивых, промерзших, которых загнали в определенные ареалы голод, холод, чума и чирьи. Взорвать бы это все к треклятой чертовой матери, взорвать пламенем какой-нибудь одной, – всего лишь одной! – великой идеи, да не хватает уже пороху.