– Да, Михаил Александрович, сильная сцена и финал ее всем хорошо известен. Каким уважением могли пользоваться большевики у народа, после всего совершенного ими против этого же самого народа, ради которого они вроде бы и затеяли государственный переворот?! Единственным способом, которым они могли удержать народ в повиновении новой власти – это проводимыми репрессиями: расстрелами, ссылками, тюрьмами и лагерями… Ни о каком равенстве, ни о каком строительстве социалистического, а тем более коммунистического общества, речи быть не могло. Хотя, конечно, об этом говорили и много. Но говорили все для красного словца. Отсюда она и пошла болезнь «уха и глаза».
– Так о чем ты хотел гутарить? Какое совещание? – спросил Григорий, скучающе позевывая.
Он не болел душой за исход восстания. Его это как-то не волновало. Изо дня в день, как лошадь, влачащая молотильный каток по гуменному посаду, ходил он в думках вокруг все этого же вопроса и, наконец, мысленно махнул рукой: «С советской властью нас теперь не помиришь, дюже крови много она нам, а мы ей пустили, а кадетская власть сейчас гладит, а потом будет против шерсти драть. Чорт с ним! Как кончится, так и ладно будет!»
– Такой ход мыслей, пожалуй, свойственен любому человеку, который разуверился в той идеологической или политической идеи, ради которой шел на митинги, пикеты, демонстрации и вдруг осознавал, что все это не то, что во всей этой политической программе была изначально заложена ложь. И те людишки, которые затеяли переворот, делали его не для народа, а для себя, для установления собственной власти, собственной диктатуры и личного обогащения.
– Григорий вышел из штаба под впечатлением прочитанной статьи.