– Тебе, видно, больше набрехали, чем на самом деле было. Ну, трошки виноват перед тобой… Она, жизнь, Наташка, виноватит… Все время на краю смерти ходишь, ну, и перелезишь иной раз через борозду…
– Дети у тебя уж вон какие! Как глазами не совестно моргать!
– Ха! Совесть! – Григорий обнажил в улыбке кипенные зубы, засмеялся. – Я о ней и думать позабыл. Какая уж там совесть, когда вся жизнь похитнулась… Людей убиваешь… Неизвестно для чего всю эту кашу… Да ведь как тебе сказать? Не поймешь ты! В тебе одна бабья лютость сейчас горит, а до того ты не додумаешься, что мне сердце точит, кровь пьет. Я вот и к водке потянулся. Надысь припадком меня вдарило. Сердце на коий миг совсем остановилося, и холод пошел по телу… – Григорий потемнел лицом, тяжело выжимал из себя слова: – Трудно мне, через это и шаришь, чем бы забыться, водкой ли, бабой ли… Ты погоди! Дай мне сказать: у меня вот тут сосет и сосет, кровоточит все время… Неправильный у жизни ход, и, может, и я в этом виноватый… Зараз бы с красными надо замириться и – на кадетов. А как? Кто нас сведет с советской властью? Как нашим общим обидам счет произвесть? Половина казаков – за Донцом, а какие тут остались – остервились, землю под собой грызут… Все у меня, Наташка, помутилось в голове… Вот и твой дед Гришака по библии читал и говорит, что, мол, неверно мы свершили, не надо бы восставать. Батю твоего ругал.
– Дед – он уж умом рухнулся! Теперь твой черед.
– Вот только так ты и можешь рассуждать. На другое твой ум не подымется…
– Ох, уж ты бы мне зубы не заговаривал! Напаскудил, а теперь всё на войну беду сворачиваешь. Все вы такие-то! Мало через тебя, чорта, я лиха приняла? Да и жалко уж, что тогда не до смерти зарезалась…
– Больше не о чем с тобой гутарить. Ежели тяжело тебе, ты покричи, – слеза ваше бабье горе завсегда мягчит. А я тебе зараз не утешник. Я так о чужую кровь измазался, что у меня уж и жали ни к кому не осталось. Детву – и эту почти не жалею, а о себе и думки нету. Война всё из меня вычерпала. Я сам себе страшный стал… В душу ко мне глянь, а там чернота, как в пустом колодце…