– Война, тем более гражданская, не красит людей, а делает из них диких зверей. И чем дальше в угол загоняет война одних, тем озлобленнее и ожесточеннее они становятся по отношению к своим противникам. А командиры, агитаторы и комиссары поддерживают эту озлобленность как у одних, так и у других. И так происходит до полного истребления, или подчинения одних другим.
До 1991 года большевикам-коммунистам никто не мешал сделать граждан, проживающих в СССР, равными и счастливым, а они вдруг передумали и вернули страну к тому, от чего ушли в 1917 году, – к развалу, разрухе, розни, неравенству, шатанию… А сами перекрасились из красного в другой цвет, – а какой – до сих пор непонятно. Вот и верь им после этого, как бы они себя ни называли – коммунистами или демократами. Не в названии дело, а в людях, которые взялись вершить судьбу народа и страны тогда и сейчас.
– Дед Гришака держал на коленях библию. Из-под очков в позеленевшей медной оправе он глянул на Григория, открыл в улыбке белозубый рот:
– Служивый? Целенький? Оборонил господь от лихой пули? Ну, слава богу. Садись.
– Ты-то как здоровьем, дедушка?
– Ась?
– Как здоровье? – говорю.
– Чудак! Пра слово, чудак! Какое в моих годах может быть здоровье! Мне ведь уж под сто пошло. Да, под сто… Прожил – не видал. Как будто вчера ходил я с русым чубом, молодой да здоровый. А ноне проснулся – и вот она, одна ветхость… Мельканула жизня, как летний всполох, и нету ее. Немощен плотью стал. Домовина уж какой год в амбаре стоит, а господь, видно, забыл про меня. Я уж иной раз, грешник, и взмолюсь ему: «Обороти, господи, милостивый взор на раба твоего Григория! И я земле в тягость, и она мне…»
– Еще поживешь, дед. Зубов вон полон рот.
– Ась?
– Зубов еще много!
– Зубов-то? Эка дурак! – осердился дед Гришака. – Зубами-то, небось, душу не удержишь, как она соберется тело покидать…