– Постой, постой… Так вот. То, что ты рассказал о каком-то комиссаре, действительно не похоже на правду. Я это проверю. И если это так, если он издевался над казаками и самодурствовал, – то мы ему не простим.
– Ох, навряд!
– Не навряд, а так точно! Когда шел фронт в вашем хуторе, разве не расстреляли красноармейцы красноармейца же своей части за то, что он ограбил какую-то казачку? Об этом мне говорили у вас в хуторе.
– Во-во! У Перфильевны пошкодил он в сундуке. Это было! Это истинно. Оно конечно… Строгость была. А это ты верно, – за гумнами его и убили. После долго у нас спорили, где его хоронить. Одни, мол, – на кладбище, а другие восстали, что это осквернит место. Так и зарыли его, горюна, возле гумна.
– Да, а сейчас с ворами и бандитами, на которых даже есть кровь человеческая, «демократические» власти так не поступают. Им разрешают устраивать свои сходки, или съезды, или стрелки в столице нашей Родины. А хоронят с такими почестями, что, наверное, и Героям России не снились. А сколько известных и знаменитых людей с ними дружили и дружат… Кто главнее сразу и не поймешь – власть, которая в кабинетах правительств сидит, или «теневая» – бандитская? Хотя, они, скорее всего, давно «срослись» и живут в мире и согласии и помогают друг другу защищать свои меркантильные интересы.
– Штокман, порывшись в кармане, достал из кисета сорокарублевую керенку, подал ее казаку. Тот расцвел в улыбке, обнажая под влажными усами желтоватые зубы, смущенно помялся:
– Что вы, товарищ, спаси Христос! Не стоит денег.
– Бери, – твоих лошадей труд. А за власть ты не сомневайся. Помни: мы боремся за власть рабочих и крестьян. И на восстание вас толкнули наши враги – кулаки, атаманы, офицеры. Они – основная причина восстания. А если кто-либо из наших несправедливо обидел трудового казака, сочувствующего нам, помогающего революции, то на обидчика можно найти управу.