– На что ты надеялся, как ехал с девятью охранниками? Ты думал, казаки на колени попадают? Прощения будут просить?
– Убейте меня!
– С этим успеется, – утешал его Григорий. – Документы где?
– В сумке. Бери, бандит!.. Сволочь!..
Григорий, не обращая внимания на ругань, сам обыскал Лихачева, достал из кармана его полушубка второй браунинг, снял маузер и полевую сумку. В боковом кармане нашел маленький, крытый пестрой звериной шкурой портфель с бумагами и портсигар.
Лихачев все время ругался, стонал от боли. У него было прострелено правое плечо, григорьевой шашкой сильно зашиблена голова. Был он высок, выше Григория ростом, тяжеловесен и, должно быть, силен. На смуглом свежевыбритом лице куцые широкие черные брови разлаписто и властно сходились у переносицы. Рот большой, подбородок квадратный. Одет Лихачев был в сборчатый полушубок, голову его крыла черная кубанка, помятая сабельным ударом, под полушубком на нем статно сидели защитный френч, широченные галифе. Но ноги были малы, изящны, обуты в щегольские сапоги с лакированными голенищами.
– Снимай полушубок, комиссар! – приказал Григорий. – Ты – гладкий. Отъелся на казачьих хлебах, небось не замерзнешь!
– Не отличались скромностью в одежде новоиспеченные комиссары, чем вызывали раздражение у своих подчиненных и идейных противников. Не отличаются скромностью в своих пристрастиях к модной одежде, дорогим часам, автомобилям, яхтам, персональным самолетам и вертолетам и нынешние хозяева России. На что они рассчитывают – вернуть страну и народ в средние века? Стать дворянами, а народ превратить в своих официальных крепостных, о чем уже говорили с высоких трибун? Но это же глупо и бесперспективно. Чтобы понять это, надо прочитать в своей жизни, хотя бы две книги: «Закон Божий» и «Нюрнбергский процесс 1945-46».
– С полусотни казаков толпились в комнате временно командующего объединенными повстанческими силами Суярова. Лихачев, оберегая руку, протолкался к столу. Маленький, ничем не примечательный, разве только редкостно ехидными щелками желтых глаз, сидел за столом Суяров. Он кротко глянул на Лихачева, спросил: