Тенью от тучи проклубились те дни, и теперь казались ему его искания зряшными и пустыми. О чем было думать? Зачем металась душа, – как зафлаженный на облаве волк, – в поисках выхода, в разрешении противоречий? Жизнь оказалась усмешливой, мудро-простой. Теперь ему уже казалось, что извечно не было в ней такой правды, под крылом которой мог бы посогреться всякий, и, до края озлобленный, он думал: у каждого своя правда, своя борозда. За кусок хлеба, за делянку земли, за право на жизнь всегда боролись люди и будут бороться, пока светит им солнце, пока теплая сочится по жилам кровь. Надо биться с тем, кто хочет отнять жизнь, право на нее; надо биться крепко, не качаясь, – как в стенке, – а накал ненависти, твердость даст борьба. Надо только не взнуздывать чувств, дать простор им, как бешенству, – и все.
Пути казачества скрестились с путями безземельной мужичьей Руси, с путями фабричного люда. Биться с ними! Насмерть рвать у них из-под ног тучную донскую, казачьей кровью политую землю. Гнать их, как татар, из пределов области! Тряхнуть Москвой, навязать ей постыдный мир! На узкой стежке не разойтись, – кто-нибудь кого-нибудь, а должен свалить. Проба сделана: пустили на войсковую землю красные полки, испробовали? А теперь – за шашку!
– Свое ораторское искусство проявил Штокман, который был грамотнее рядовых казаков и готовился к выступлениям, знал, на что шел и чего надо говорить, чтобы добиться желаемого результата. Но не меньшим ораторским искусством, оказывается, обладал и простой дед, который говорил словами, пропущенными через сердце, через душу, и что понял сам без помощи политинформаторов и пропагандистов и своими словами донес до сердец и душ каждого казака.
Но главный оратор живет в каждом человеке и он или оправдывает его бездействие и выжидание, или подталкивает к принятию кардинального, судьбоносного, и в то же время, опасного для жизни и здоровья решения, за которым должен последовать такой же рискованный поступок.
– Григорий коротко допрашивал взятого в плен командира в кубанке, тыча в разбитый ему рот дуло нагана:
– Как твоя фамилия, гад?
– Лихачев.