Ночью в потемках седлали казаки коней, снаряжались, наскоро сколачивали отряды из фронтовиков и стариков и под руководством живших на хуторах офицеров, а то и вахмистров, стягивались к Сетракову, окружали красногвардейский отряд, копились в балках и за буграми. Из Мигулинской, с Колодезного, с Богомолова двигались в ночи полусотни. Поднялись верхнечирцы, наполовцы, калиновцы, ейцы, колодезянцы.
Дотлевали на небе Стожары. На заре с гиком со всех сторон опрокинулись на красногвардейцев конные казачьи лавины. Пулемет потрещал – и смолк, вспыхнула – и угасла беспорядочная, шальная стрельба, тихо заплескалась рубка.
Через час завершено было дело: отряд разгромлен дотла, более двухсот человек порублено и постреляно, около пятисот взято в плен. Две четырехорудийные батареи, двадцать шесть пулеметов, тысяча винтовок, большой запас боевого снаряжения попали в руки казаков.
День спустя уж цвели по всему округу красные флажки скакавших по шляхам и проселкам нарочных. Станицы и хутора гудели: свергали Советы и наспех выбирали атаманов. К Мигулинской с запозданием шли сотни Казанской и Вешенской станиц.
Так началось, поднятое темными силами, Верхне-донское контрреволюционное восстание.
– Почему же, Михаил Александрович, темными силами. Если большевики не смогли договориться с казаками, да, к тому же, в свои отряды принимали уголовников (светлые силы?), и вместе с ними бесчинствовали на своем пути, то чего же должны были делать казаки – сидеть и ждать, когда и над ними, их женами и дочерями будут бесчинствовать новоявленные хозяева Дона? Да и оружие у них водилось, и навыками воевать казаки были обучены. Так что их поведение в контексте Вашего повествования было, на мой взгляд, вполне предсказуемым и оправданным.