– Мы протягиваем братскую руку трудовому казачеству и надеемся, что в борьбе с белогвардейской бандой мы найдем верных союзников в лице фронтового казачества. На фронтах царской войны рабочие и казаки вместе лили кровь, и в войне со слетками буржуазии, пригретыми Калединым, мы должны быть вместе – и будем вместе! Рука с рукой мы пойдем в бой против тех, кто порабощал трудящихся в течение целых столетий! – гремел его трубный голос.
– С-с-сукин сын! Язви его в почки!.. – восторженно шептал Христоня и так стискивал локоть Григория, что тот морщился.
Иван Алексеевич слушал, чуть приоткрыв рот, от напряжения часто мигал, бормотал:
– Верно! Вот это – верно!
– Как велика сила чужого убеждения! Ведь можно убедить людей, что черное – это белое, а белое – это черное! И если один скажет такое, потом повторит второй и третий, то четвертому и пятому люди поверят безоговорочно. И зачем самим думать, когда есть умные люди, которые все тебе растолкуют и куда надо направят. Только ведь не учитывают слушатели одного, что любой оратор направит их туда, куда надо ему, а не слушателям.
– Братцы! Надо нашему съезду так подойти к этому сурьезному делу, чтоб не было народу обидно и чтоб покончилось оно все тихо-благо! – тянул он, как заика. – Я к тому говорю, чтоб обойтись нам без кровавой войны. И так три года с половиной гнили в окопах, а ежели к тому сказать, еще доведется воевать, то казаки уморились…
– На то и созывают съезды, Учредительные собрания и Государственные Думы¸ чтобы люди разных взглядов, разных убеждений могли договориться о мирном разрешении спорных вопросов. А если им это не удается, то тот, кто сильнее или наглее, применяет против своих оппонентов оружие и нисколько об этом не переживает.
– После короткого перерыва заговорил Каледин. В зале утих шум, в установившейся тишине четко зазвучал низкий, осенне-тусклый тембр атаманского голоса.