– Сергей Платонович раскланялся с давно усвоенной им в отношении больших людей почтительностью; шагнул в зал. Навстречу ему, щурясь из-под пенсне, шел Евгений Листницкий.
– Это превосходно, милейший Сергей Платонович! Здравствуйте. Что ж это, как будто бы стареете? А?
– Ну, полно Евгений Николаевич! Я еще думаю вас пережить. Как вы-то? В целости и сохранности?
Евгений, улыбаясь, поблескивая золотыми коронками зубов, под руку увлекал гостя к креслу. Они сели за небольшим столиком, перебрасываясь незначительными фразами, разыскивая в лицах друг у друга те изменения, которые произошли со времени последней встречи. Распорядившись подать чай, вошел пан. Большая гнутая трубка в зубах его дымилась. Он остановился у кресла Сергея Платоновича, спросил, положив на стол старчески костлявую, длинную ладонь:
– Как у вас на хуторе? Слышали… хорошие вести-то?
Сергей Платонович снизу вверх глянул на выбритые висячие складки на подбородке и шее генерала, вздохнул.
– Как не слышать!..
– С какой роковой предопределенностью шло к этому… – генерал, дрогнув кадыком, глотнул дым. – Я предвидел это еще в начале войны. Что же… династия была обречена. Мне сейчас вспомнился Мережковский… помнишь, Евгений? – «Петр и Алексей». Там после пытки царевич Алексей говорит отцу: «Кровь моя падет на потомков твоих…»
– Да, советская власть продержалась 74 года. А сколько, интересно, продержится «демократическая»?..
– Евгений, уже без улыбки на опрятно выбритом белесом лице, рассказывал:
– Грозные события… Солдаты буквально все разложены, воевать не желают – устали. Собственно, в этом году уже не стало солдат в общепринятом смысле этого слова. Солдаты превратились в банды преступников, разнузданных и диких. Вот папа, например… он не может себе этого представить. Он не может представить, до какой степени разложения дошла наша армия… Самовольно уходят с позиций, убивают офицеров, мародерствуют… Невыполнение боевого приказа – теперь обычная вещь.
– Рыба с головы гниет, – вместе с дымом вытолкнул старый Листницкий фразу.