– Отцы наши и деды при царях жили, а теперя не нужен царь?
– Голову сними, – небось, ноги без нее жить не будут.
– Какая же власть заступит?
– Да ты не мнись, Платоныч! Гутарь с нами по чистой – чего ты опасаешься?
– Он, может, и сам не знает, – улыбнулся Авдеич-Брех, и от улыбки ямки на розовых щеках его стали глубже.
Сергей Платонович тупо оглядел свои старые резиновые боты, сказал, с болью выплевывая слова:
– Государственная дума будет править. Республика будет у нас.
– Достукались, мать те чорт! – Мы как служили при покойничке Александре Втором… – начал было Авдеич, но суровый старик Богатырев строго перебил его:
– Слыхали! Не об этом тут речь.
– Казакам, значит, концы приходят?
– Мы тут забастовки работаем, а немец тем часом и до Санкт-Петербурга доберется.
– Раз равенство – значит, с мужиками нас поравнять хочут…
– Гляди, небось, и до земельки доберутся?..
Сергей Платонович, насильно улыбаясь, оглядел расстроенные лица стариков, на душе у него стало сумеречно и гадко. Он привычным жестом раздвоил гнедоватую бороду, заговорил, злобясь неизвестно на кого:
– Вот, старики, до чего довели Россию. Сравняют вас с мужиками, лишат вас привилегий, да еще и старые обиды припомнят. Тяжелые наступают времена… В зависимости от того, в какие руки попадет власть, а то и до окончательной гибели доведут.
– А что – может и доведут. С них станет. Ведь никто ни за что не отвечает. Не с кого народу спросить, да и не позволяют спрашивать-то, а только просить и вопросы задавать…
– Чужая она мне, – думал он про дочь. – И я ей чужой. Родственные чувства испытывает – поскольку нужны деньги… Грязная девка, имеет любовников… а маленькая была белокурой и родной… Боже мой! Как меняется все!.. До старости остался дураком, верил в какую-то хорошую в будущем жизнь, а на самом деле одинок, как часовня… Нечисто наживал, – да чисто и не наживешь! – обжуливал, жался, а теперь вот революция, и завтра мои холуи могут вытряхнуть меня из дома…