она, поджав губы.
— Давно они ушли?
— Ты хочешь сказать, что ты не знаешь?
Я рассказал ей, как они распрощались со мной два года
тому назад, и что все, что я знал, это то, что они ушли в то
время. Я не отваживался спекулировать на тему, куда они
ушли, они никогда не говорили мне о своем местонахождении в
прошлом, и я смирился с тем, что если бы они захотели
исчезнуть из моей жизни, то все, что им надо было сделать —
это отказаться от встреч со мной.
— Их нет поблизости, это точно, — сказала она,
нахмурившись. — и они не собираются возвращаться обратно,
это тоже точно. — ее голос был предельно бесстрастным. Она
начала раздражать меня. Я захотел удалиться.
— Но зато ты здесь, — сказала она, переменив
нахмуренное выражение на улыбку. — ты должен подождать
Паблито и Нестора. Они жаждут увидеть тебя.
Она схватила мою руку и потянула прочь от машины. По
сравнению с тем, что было в прошлом, ее смелость была
удивительной.
— Но сначала разреши мне показать тебе моего друга, —
сказала она и силой повлекла меня в сторону дома.
Там была огорожена площадка, нечто вроде маленького
домика. В ней находился огромный кобель. Первое, что
бросилось мне в глаза, была его отличная, блестящая,
желтовато-коричневая шерсть. Он не был похож на обычную
собаку. Цепи на нем не было, а изгородь была недостаточно
высока, чтобы удержать его там. Пес остался безразличным,
когда мы подошли к нему ближе, даже не шевельнул хвостом.
Донья Соледад указала на большую клетку сзади. В ней,
свернувшись, лежал койот.
— Это мой друг, — сказала она. — пес — нет. Он
принадлежит моим девочкам.
Пес посмотрел на меня и зевнул. О н м н е
п о н р а в и л с я . У меня было нелепое ощущение
сродства с ним.
— Пошли теперь в дом, — сказала она, подталкивая меня
рукой.
Я заколебался. Какая-то часть меня была крайне
встревожена и хотела немедленно удалиться отсюда, и тем не
менее другая часть меня ни за что не хотела уходить.
— Ты не боишься меня, не так ли? — спросила она
обвиняющим тоном.
— Да, безусловно! — воскликнул я.
Она хихикнула и самым располагающим тоном заявила, что
она грубая примитивная женщина, которая очень неуклюже
владеет речью, и что она едва ли знает, как обращаться с
людьми. Она посмотрела мне прямо в глаза и сказала, что дон
Хуан поручил ей помочь мне, так как он беспокоится обо мне.
— Он сказал нам, что ты несерьезный и ходишь везде,
причиняя много неприятностей невинным людям.
До сих пор ее утверждения были понятны мне, но я не мог
представить дона Хуана, говорящего такие вещи обо мне.
Мы вошли внутрь дома. Я захотел сесть на скамейку, где
Паблито и я обычно вместе сидели. Она остановила меня.
— Это не место для тебя и меня, — сказала она, — пойдем
в мою комнату.
— Я лучше буду сидеть здесь, — сказал я твердо. — я
знаю это место и чувствую себя удобно на нем.
Она чмокнула губами с неодобрением. Она вела себя как
разочарованный ребенок. Она сжала свою верхнюю губу так, что
она стала напоминать плоский клюв утки.
— Происходит какая-то ужасная ерунда, — сказал я. — я
думаю, что мне лучше уехать, если ты не расскажешь мне, что
происходит.
Она стала очень возбужденной и стала доказывать мне,
что ее беда в том, что она не знает как разговаривать со
мной. Я поставил ее перед лицом ее очевидного преображения и
потребовал, чтобы она рассказала мне что случилось. Я должен
знать, как произошло это изменение.
— Если я расскажу тебе, ты останешься? — спросила она
детским голосом.
— Должен буду остаться.
— В таком случае я расскажу тебе все, но это должно
быть в моей комнате.
Я был в панике. Я сделал крайнее усилие, чтобы
успокоить себя, и мы направились в ее комнату. Она жила в
задней комнате, где Паблито построил спальню для нее. Я
однажды был в этой комнате, когда она строилась, а также
после того, как она была закончена, перед ее вселением туда.
Комната выглядела такой же пустой, какой я видел ее раньше,
не считая кровати в самом центре ее и двух скромных комодов
у двери. Побелка на стенах поблекла и приобрела очень
успокаивающий желтовато-белый цвет. Деревянный потолок также
подвергся действию времени. Глядя на гладкие чистые стены, я
подумал, что