измениться, хотя и знает, что он не в состоянии сделать это. Это единственное преимущество, которое имеет воин перед средним человеком. Воин никогда не испытывает разочарования, когда он терпит неудачу в изменении.
— Но ты все еще являешься самой собой, Горда, не так ли?
— Нет. Больше нет. Единственная вещь, которая заставляет тебя считать себя самим собой — это форма. Когда она уходит, ты ничто.
— Но ведь ты все еще разговариваешь, и ощущаешь, и думаешь так, как всегда делала, разве не так?
— Ни в коей мере. Я новая.
Она засмеялась и крепко обняла меня, словно утешала ребенка.
— Только Элихио и я потеряли свою форму, — продолжала она. — это была наша большая удача, что мы потеряли ее тогда, когда Нагваль был с нами. У вас же будет ужасный период. Это ваша судьба. Тот, кто потеряет ее следующим, будет пользоваться только моей поддержкой. Я уже испытываю жалость к тому, кто это будет.
— Что ты ощущала, Горда, когда потеряла свою форму, кроме упадка энергии?
— Нагваль сказал мне, что воин без формы начинает видеть глаз. Я видела глаз перед собой каждый раз, когда закрывала глаза. Это было так плохо, что я не могла отдыхать, глаз следовал за мной всюду, куда бы я ни пошла. Я чуть не сошла с ума. В конце концов, я думаю, я стала привыкать к нему. Сейчас я даже не замечаю его, потому что он стал частью меня.
Бесформенный воин использует этот глаз, чтобы приступить к сновидению. Если ты не имеешь формы, то тебе не нужно засыпать, чтобы делать сновидение. Глаз перед тобой тащит тебя всякий раз туда, куда ты хочешь отправиться.
— Где в точности находится этот глаз, Горда?
Она закрыла свои глаза и провела рукой из стороны в сторону, прямо перед своими глазами, очертив интервал ширины своего лица.
— Иногда глаз очень маленький, а в другое время он огромный, — продолжала она. — когда он маленький, твое сновидение является точным. Если он большой, твое сновидение подобно полету на высоте выше гор, когда ты фактически много не видишь. Я еще не делала достаточно сновидений, однако Нагваль сказал мне, что этот глаз является моей козырной картой. Однажды, когда я стану по-настоящему бесформенной, я больше не буду видеть глаза, глаз, так же, как и я, станет ничто, и все же он будет там, подобно олли. Нагваль сказал, что все просеивается через нашу человеческую форму. Если мы не имеем формы, тогда ничто не имеет формы и все же все присутствует. Я не могла понять, что он хотел этим сказать, но теперь я вижу, что он был абсолютно прав. Олли суть лишь присутствие, и таким же будет глаз. Но в данное время этот глаз есть все для меня. Фактически, имея этот глаз, я больше ни в чем не нуждаюсь, чтобы вызвать свои сновидения, даже когда я бодрствую. Пока что я не сумела сделать этого. По-видимому, я, подобно тебе, немножко неподатливая и ленивая.
— Как ты выполнила полет, который ты показала мне сегодня вечером?
— Нагваль научил меня, как использовать мое тело для того, чтобы произвести света, ведь мы во всяком случае являемся светом, так что я сделала искры и света, а они, в свою очередь, привлекли линии мира. Как только я увидела одну, мне было нетрудно прицепиться к ней.
— Как ты прицепилась?
— Я схватила ее.
Она сделала жест руками. Она сложила ладони когтеобразно и соединила их на запястьях, образовав нечто вроде чашки со скрюченными обращенными вверх
— Ты должен схватить линию, как ягуар, — продолжала она, — и никогда не размыкать свои запястья. Если ты сделаешь это, то упадешь и сломаешь себе шею.
Она сделала паузу и это заставило меня взглянуть на нее, ожидая от нее дальнейших объяснений.
— Ты не веришь мне, правда? — спросила она.
— Не давая мне времени на ответ, она присела на корточки и начала снова демонстрировать свои искры. Я был спокойным и собранным и мог уделить свое нераздельное внимание ее действиям. Когда она щелкнула пальцами, открывая их, каждое волокно ее мышц, казалось, сразу напряглось. Это напряжение, казалось, фокусировалось на самых кончиках ее пальцев и выпускалось, как лучи света. Влага в кончиках ее пальцев была практически носителем некоторого сорта энергии, эманировавшей из ее тела.
— Как ты делаешь это, Горда? — спросил я, действительно изумленный ею.
— Я действительно не знаю, — сказала она. — я просто делаю это. Я уже делала это много раз, и однако, я не знаю, как я делаю это. Когда я хватаю один из этих лучей, я ощущаю, что меня что-то тянет. Я, фактически, не делаю ничего другого, кроме того, что позволяю линиям, которые я схватила, тянуть меня. Когда я хочу вернуться назад, я ощущаю, что линия не хочет